Все увидели, как он вбежал в оперативный штаб, весь напряженный, потемневший лицом. Гомон внезапно стих, люди приготовились выслушать то, что комиссар собирался сказать.
– Нас отстранили, – выпалил тот с места в карьер. – С этого момента ЦОС не играет никакой оперативной роли, расследование переходит к СОГ, к карабинерам. – Зазвучали протестующие голоса, но Моро их унял примиряющим жестом. – Я влип куда сильнее вашего, уверяю вас, но ничего не поделаешь: все кончено.
Сандра не верила своим ушам. Какое безумие – снимать Моро с расследования. СОГ будет вынужден все начинать сначала, теряя драгоценное время. А монстр обязательно нанесет следующий удар, причем очень скоро. Ясное дело: решение приняли наверху, это политика.
– Хочу поблагодарить каждого из вас за проделанную работу, – прибавил комиссар. – Знаю: в эти бешеные дни вы жертвовали сном и личной жизнью; многие из вас отказались подсчитывать сверхурочные и предъявлять счет к оплате. Даже если никто другой не воздаст вам по заслугам, я этого не забуду.
Пока Моро говорил, Сандра наблюдала за коллегами. Усталость, на которую до сих пор не обращали внимания, вдруг проступила на лицах. И Сандра, хоть обескураженная, чувствовала облегчение. Тяжелое бремя внезапно упало с плеч. Она могла вернуться домой, к Максу, к прежней жизни. Миновало всего шесть дней, но казалось, будто прошли месяцы.
Голос комиссара пропадал, заглушаемый этими мыслями. В своих мечтаниях Сандра уже была далеко. В этот момент в кармане форменной куртки завибрировал сотовый. Сандра вытащила аппарат, взглянула на дисплей.
Сообщение с неизвестного номера. Там – один непонятный вопрос:
Обожаешь его?
4
Сестру Виктора звали Аня. Они были близнецами.
Аня умерла в возрасте девяти лет, примерно в то же время, когда ее брат поступил в институт «Гамельн». Эти два факта непременно между собою связаны, решил Маркус.
Оба были детьми Анатолия Николаевича Агапова, советского дипломата, который был назначен в посольство в Риме в годы холодной войны, сохранил свой пост с приходом перестройки и умер лет двадцать назад.
Воспользовавшись догадкой Маркуса, Клементе стал искать девочку, а не преступление, совершенное Виктором. Так он раскрыл личности брата и сестры.
Когда Маркус спросил, как это ему удалось, друг ограничился тем, что сказал: в Ватикане хранятся досье на всех лиц, связанных с коммунистическими режимами и когда-либо побывавших в Риме. Было очевидно, что информацию ему передал кто-то, принадлежащий к самым высоким сферам. В засекреченных документах говорилось о «подозрении на убийство», но по официальному заключению смерть Ани наступила по естественным причинам.
Именно благодаря такому несоответствию эта история обнаружилась в ватиканских архивах.
Клементе, однако, сделал гораздо больше. Он раздобыл имя экономки, которая в то время работала в доме Агапова. Сейчас женщина находилась в доме престарелых, которым ведали монахини-салезианки.
Маркус поехал туда на метро, в надежде побольше разузнать о том давнем деле.
Ночью шел дождь, поэтому соляной мальчик никого не убил. Зато заставил полицейских найти два скелета в лесу. Узнав эту новость, пенитенциарий не так уж и удивился. Убийца-повествователь пока поведал только одну главу из своей истории. Истинная его цель – рассказать о прошлом. Поэтому пенитенциарию нужно было узнать как можно больше о его детстве.
Передышка, предоставленная дождем, заканчивалась, этой ночью он снова мог нанести удар.
Но Маркус знал, что следует остерегаться и тех, кто пытается защитить монстра. Он был уверен: это те же люди, что запечатлены на видеокассете, которую он спас от пожара в институте «Гамельн».
Самый старый из санитаров определенно погиб при пожаре; умер и доктор Астольфи. Оставались однорукий санитар и женщина с рыжими волосами. И разумеется, профессор Кропп.
Психиатр – во главе всего.
На станции «Термини» Маркус сделал пересадку до «Пьетралаты». Многие пассажиры уткнулись в бесплатную газету, которую раздавали у входа в метро. То был специальный выпуск, где сообщалась новость о том, что Диана Дельгаудио «пробудилась». Девушка написала на листке слово.
Они.
Что бы там ни писали репортеры, вряд ли она имела в виду, что в сосновом лесу под Остией нападавший был не один. Маркус в это не верил: тут не банда, тут – одиночка. И настала пора ближе познакомиться с ним.
Через несколько минут он добрался до места. Дом престарелых представлял собой строгое белое здание в стиле неоклассицизма. Четыре этажа, садик, окруженный черной решеткой. О его приходе Клементе предупредил сестер звонком.
Маркус пришел в облачении священника. Можно сказать, переодетый в самого себя.
Мать настоятельница привела его в зал, где собрались обитатели приюта: было почти шесть вечера, близилось время ужина. Одни сидели на диванах у телевизора, другие играли в карты. Дама с волосами бирюзового цвета играла на фортепьяно, покачивая головой и улыбаясь какому-то давнему воспоминанию, а за ее спиной две другие старушки танцевали что-то вроде вальса.
– Вот синьора Ферри. – Мать настоятельница показала на женщину, которая сидела у окна в инвалидном кресле и рассеянно смотрела вдаль. – Она не совсем в себе. Часто заговаривается.
Ее звали Вирджиния Ферри, ей перевалило за восемьдесят.
Маркус подошел ближе:
– Добрый вечер.
Женщина медленно повернула голову – посмотреть, кто поздоровался с ней. Зеленые кошачьи глаза выделялись на светлой коже. Руки ее были покрыты темными пятнышками старческой гречки, но лицо оставалось удивительно гладким. Редкие волосы, непричесанные, торчали кое-как. Она была в ночной рубашке, но сжимала кожаную сумку, лежавшую на коленях, будто собиралась с минуты на минуту уходить.
– Меня зовут отец Маркус, я священник. Могу я с вами немного поговорить?
– Разумеется, – отвечала она неожиданно звонким голосом. – Вы пришли для бракосочетания?
– Какого бракосочетания?
– Моего, – тут же уточнила женщина. – Я собираюсь замуж, но сестры против.
У Маркуса складывалось впечатление, что мать настоятельница была права, утверждая, будто женщина не в своем уме. Но решил все равно попробовать.
– Вы – Вирджиния Ферри, верно?
– Да, это я, – подтвердила она с ноткой подозрения в голосе.
– И вы служили экономкой в семье Агаповых в восьмидесятые годы, правда?
– Шесть лет жизни посвятила я тому дому.
Хорошо, сказал себе Маркус, это та самая дама.
– Не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
Маркус взял стул, уселся рядом с ней.
– Что за человек был синьор Агапов?
