– Все, Джун, – через смех говорю я, отплевываясь от перьев. – Хватит устраивать тарарам, – и, вскочив, выхватываю у него тряпку – все, что остается от подушки. Он пытается отобрать, приседает на передних лапах, рычит, но я приказываю, и он успокаивается, обиженно поскуливая.
Впрочем, его обида длится недолго. И уже через минуту обиженного сопения Джун тянет меня к двери, вернее, подпихивает сзади, потому что ухватить меня не за что.
– Отстань, Джун, – сперва нужно принять душ и одеться, а уж потом появляться на людях.
В ванной осматриваю свое тело со следами легких укусов.
– Заклеймил все-таки, – усмехаюсь своему отражению, касаясь пальцами овальных следов. Семейное это у них, что ли. Впрочем, вспоминая сказочное удовольствие от легкого покалывания, когда Марк все-таки снял веревку, и его ласкающих поцелуев, ничего не имею против его отметин.
Но странная тоска вдруг накатывает, и я спиной опираюсь на стенку душевой кабинки, пытаясь хоть немного трезво подумать над всем, что произошло. Как же быстро!
Наскоро приняв душ, стараясь не намочить волосы, натягиваю джинсы, вязаный свитер и возвращаюсь в спальню. Джун торчит у окна, поставив передние лапы на стекло и завороженно смотря на улицу, радостно виляя хвостом. Интересно, что он там такое увидел. Подхожу к окну, одним движением отдергиваю занавеску и замираю. Внизу Марк сосредоточенно расчищает снег. И странная тоска вдруг накатывает ощутимо, давит, и я лбом упираюсь в стекло. Глубоко дышу, пытаясь хоть немного трезво подумать над всем, что произошло.
Ночью Марк был откровенен, как никогда. Не разговорами, когда соврать легче легкого. А живыми эмоциями, проникновенным шепотом и сносящими крышу ласками. Ночью он не врал – я знаю точно. Но где-то на грани сознания заворочался червячок сомнений: а в остальное время?
Усмехаюсь. Поздно же появились эти сомнения. Прикрываю глаза, вспоминая все, что произошло за это время. Нашу близость. Его откровенность. Его боль. Он не врал в самом страшном о своем прошлом, так почему я не должна верить ему в остальном? Трясу головой, отгоняя неправильные сейчас мысли.
Открываю глаза и встречаюсь с внимательным и хмурым взглядом Марка. Сердце пропускает удар. Я улыбаюсь робко и машу ему рукой. Но Марк вдруг отворачивается, снова берет лопату, загребает снега и отбрасывает в сторону. Да что это такое? Что случилось? И не дожидаясь Джуна, срываюсь вниз.
Наскоро обуваюсь, надеваю куртку и выхожу на улицу с другой стороны. Обхожу, пытаясь сообразить, с какой стороны видела Марка. Выруливаю из-за угла и замираю. Дорожка к дому расчищена, лопата воткнута в снег, а Марка нигде нет. Но только я решаю вернуться к дому, чтобы отыскать-таки своего супруга, сильные руки обхватывают за талию, а горячее дыхание обжигает шею.
– Привет, – хриплый голос Марка заставляет дрожать, и воспоминания о прошедшей ночи оживают теплом по телу и горячим комком внизу живота. Я вздыхаю, прикрывая глаза. Наслаждаясь его близостью. Его запахом.
Но руки Марка вдруг напрягаются и разворачивают лицом к нему. Он растерян и напуган. Это что-то новенькое в палитре эмоций Марка Ямпольского. И это завораживает. Коснуться его лица, колючего от отросшей щетины, ощутить, как сумасшедше бьется пульс на шее, запустить руку под куртку, свитер, чувствуя его сильное и горячее тело.
– Алиса?! – смотрит внимательно и явно чего-то ждет. Похоже, он что-то спросил, а я не услышала, увлеченная им настолько, что все вокруг потерялось.
– Прости, я… – встряхиваю головой и пытаюсь убрать руку, но Марк перехватывает запястье, показывая, что ему приятны мои прикосновения. Улыбка невольно растягивает мои губы. – Ты, кажется, что-то спросил? – продолжаю пальчиками изучать его шрамы.
– Я спросил, как ты себя чувствуешь? – он делает глубокий вдох и выдыхает протяжно. – Но уже вижу, что ты в порядке, – усмехается, притянув меня еще ближе. Так, что я слышу стук его сердца и сбившееся дыхание. Вздыхаю, уткнувшись в его свитер, пахнущий морозом и ветром.
– А почему я должна быть не в порядке? – удивляюсь, заглядывая в его черные глаза. И вижу, как он… смущается. Да не может быть!
– Ну… после того, как я связывал тебя ночью… и вообще… – он с трудом подбирает слова. И я перебиваю.
– Марк, все хорошо.
– Правда? – в его глазах вспыхивает надежда. Да уж, похоже, я совсем не знаю этого мужчину.
– Правда, только…
– Что? – и снова беспокойство и крепко стиснутые пальцы.
– Что-то случилось, да? Ты напряжен. Почему?
А он кивает в сторону, где на площадке резвится Джун с маленькой девочкой. И я ощущаю, как напрягается Марк. Как глухо бьется сердце в груди.
– Это Полина – внучка Марьяны, – отвечает он на не высказанный мной вопрос.
Точно. Марьяна же говорила накануне, что к ней внучка приехала, и Джун спал с ней.
– Тебе неприятно, что она здесь? – догадываюсь и вдруг ощущаю, как продрогла.
– Нет, – отвечает слишком поспешно. Выдыхает. – Мне неприятно, что нужно присмотреть за ней, а я не могу с детьми… Я…
– А где Марьяна? – и предчувствие опасности стягивает внутри ноющей болью.
– В больнице Марьяна, – выдыхает Марк. – Ночью плохо стало, пока мы… – и сжимает кулаки.
– Марк… Не вини себя. Не надо, пожалуйста. Пожалуйста.
Он смотрит как-то странно и совершенно не слышит меня. А мне становится страшно, что он вновь закроется от меня. Во дворе появляется Регин, зовет Полину. Та, расстроенная, возвращается в дом. А у Марка звонит телефон. Он отвечает. Короткий разговор, а после облегченный выдох и поднятый в небо взгляд.
– Марк… – зову осторожно.
– Все хорошо, – отвечает он. – Все хорошо, – и прижимает меня к себе. – Идем в дом, замерзла ведь.
Но, развернувшись, оскальзывается, и мы валимся в снег. Он лежит подо мной, тяжело дыша и гладя мои волосы.
– Больно? – спрашиваю, попутно ощупывая его. А он лишь улыбается странно. – Ты – сумасшедший, – заключаю хмуро.
– Даже не спорю, – и касается губами моих. Едва. Но этого хватает, чтобы голова пошла кругом. И захотелось прижаться сильнее, почувствовать тяжесть его тела, прикосновения. И его всего. Везде. А он целует. Медленно, мучая и даря наслаждение. Разве такое возможно? Я выдыхаю его имя, и он отрывается. Его глаза стали еще темнее. Пальцами обвел родинку на щеке и ранку на губе.
– Откуда? – спрашивает хрипло. А мне становится стыдно. Пытаюсь высвободиться из его рук, но он не выпускает.
– Холодно же, – чуть не плача, говорю, – потом будет плохо. Тебе.
– А тебе?
А мне сейчас плохо. Потому что неотвратимо рушится то светлое и счастливое, что зарождается между нами. И если я скажу, что вчера видела Антона, то… что будет? Марк возненавидит меня? А если не расскажу?
