— Возможно, тебе придется убедить его.
— Возможно, нам лучше пойти вместе. Знаешь, на случай, если он неправильно меня поймет и надо будет что-то ему объяснять.
— Не волнуйся, — в уголках ее губ притаилась улыбка. — Я думаю, он тебя узнает.
— Почему он должен узнать меня? Подожди, что это ты улыбаешься?
— Потому что ты идиот, — сказала она. — Ты стоишь тут и ведешь спор, который не можешь выиграть, в то время как жизни членов твоей семьи под угрозой.
— Ты сама хоть понимаешь, что если я пойду туда и меня там «уложат», ни ты, ни я не получим того, что хотим.
Гоби серьезно кивнула в ответ:
— Так сделай так, чтобы тебя не «уложили».
Сделав глубокий вдох, я направился к зданию, подошел к железной лестнице и остановился. Внизу, в тени, у двери, что-то мерцало при свете одинокого фонаря — то ли пряжка от ремня, то ли какой-то металлический предмет. Это натолкнуло меня на мысли о сказочном тролле, который живет под мостом. И я заколебался, чувствуя на себе пронзительный взгляд этого существа.
— Мне нужно поговорить с Пашей.
Сказочный тролль вышел из тени на свет и оказался гигантом в блестящем красном костюме с рукавами, закатанными до локтя. Он был словно сколочен весь из дюжин кулаков, такой мускулистый. Его лицо представляло собой, пожалуй, самый большой кулак с фигой носа и как будто бы двумя кольцами-печатками вместо глаз.
— Мне нужен Паша Морозов, — сказал я. — Он здесь?
— Нет.
Я обернулся и посмотрел на улицу, но Гоби уже исчезла.
— Мне нужно поговорить с ним. Это очень важно. Пожалуйста.
Но охранник уже снова отступал в тень.
— Скажите ему, что это по поводу Гобии Закзаускас.
Охранник застыл, обернулся, на лице его появилось подобие выражения — и минуту спустя дверь со скрипом отворилась, отбрасывая тусклый свет на покореженную металлическую лестницу. Изнутри донесся слабый шум голосов, криков, чего-то еще — рокот звуков и даже какого-то рычания из глубин здания. Складывалось такое впечатление, что сам мрак сражается там за жизнь. Звук, похожий на вой, поднимался, все нарастая и нарастая, пока не перешел в тонкий крик, почти визг — и вдруг резко оборвался.
Дверь захлопнулась.
Я взглянул на лестницу.
Дверь открылась снова, и охранник вышел мне навстречу.
— Проходи сюда.
— А… — сказал я. — Знаете, вообще-то, может, он лучше выйдет и поговорит со мной?
— Нет.
Я зашел внутрь. Звук — не то рык, не то вой — повторился. У меня мурашки побежали по коже.
— Да что здесь вообще происходит? Вы что здесь, волков выращиваете?
Выражение лица охранника не изменилось.
— Иди, раз уж идешь. Или…
— Ладно, ладно, хорошо.
Я начал спускаться по лестнице, стараясь не оступиться. Когда я вошел, я едва не покачнулся от тяжелого одуряющего запаха. Это напомнило мне об Обществе защиты животных в Нью-Хейвене, куда мы однажды ездили, чтобы взять котенка для Энни на день рождения. Там нам пришлось выбирать из сотни орущих, пищащих, скулящих несчастных животных. От запаха испражнений, пота и еще чего-то гадкого у меня заложило нос и заслезились глаза. Теперь я слышал и человеческие голоса, доносящиеся откуда-то сбоку.
Коридор был темным, пол — влажным, потрескавшимся и неровным, а потолок — таким низким, что мне приходилось слегка пригибать голову, чтобы не стукнуться об него. Впереди, ярдах в двадцати от нас, было освещенное помещение. Человеческие голоса зазвучали громче, люди хлопали в ладоши, свистели и кричали на каком-то неизвестном языке — возможно, русском — и тут снова раздался хриплый дикий клокочущий рык, он буквально сотрясал воздух вокруг, и я почувствовал, как сердце у меня ушло в пятки, а ноги задрожали и подкосились. Я лихорадочно пытался думать о чем угодно, только бы не слышать внутренний голос, который с бесстрастной логикой повторял в глубине моего сознания:
«Думай об Энни и своей семье. Если ты не сделаешь того, что от тебя требуется, они умрут. Но ведь не станет же Гоби в самом деле… Хотя нет. Она станет».
Несмотря на дрожащие ноги, я двинулся дальше. Помещение было битком набито людьми — плечистыми, хмурыми, в футболках и подтяжках. Двадцать или тридцать человек собрались вокруг ямы, которая была вырыта прямо в полу. Все они кричали, размахивали руками и выбрасывали в воздух кулаки с зажатыми в них купюрами. Сбоку от них стояла пустая клетка, дверь ее была открыта. Подойдя ближе, я увидел что-то огромное и черное, привязанное к столбу в центре ямы. Оно дергалось и рычало на привязи. Слишком большое, слишком огромное, чтобы быть собакой. Секунду спустя я понял, что это медведь.
Две собаки — питбули или полукровки питбулей — также были в яме, они лаяли и бросались на медведя, а он отбивался от них массивными лапами. Люди вокруг ямы кричали все громче, выражения их лиц были настолько примитивны, что действие, разворачивающееся в яме, казалось верхом изысканности. Крики и улюлюканья перебивали медвежий рык. Никто из людей даже не обернулся, когда я вошел.
И тут я увидел Морозова.
Я понял, что это он, потому что он был единственный, кого не интересовала схватка с медведем.
Он сидел в углу, повернувшись ко мне спиной, похожий на чучело в слишком большом костюме. Плазменные телевизионные экраны, мониторы и другая электроника окружали его со всех сторон так, словно он сидел в мерцающем голубом гнезде. Бледные отсветы падали на его лицо, делая его очень бледным, похожим на человека, страдающего с детства заболеванием крови, от которого он не до конца вылечился. На голове у него были надеты массивные наушники.
Я похлопал его по плечу.
— Паша? — спросил я, решив, что беседу стоит начинать с обращения по имени.
Он медленно повернулся, я увидел его глубоко посаженные глаза, которые беспрерывно двигались и, казалось, никогда не останавливались ни на чем надолго. Он стянул наушники. За нашими спинами медведь снова неистово взревел, и я услышал, как одна из собак взвизгнула от боли. Снова раздались крики и улюлюканье.
— В чем дело? — спросил он.
— Меня зовут Перри Стормейр…
Он с такой силой долбанул кулаком по столу, что все оборудование на нем подскочило. Выражение его лица при этом не изменилось.
— Я не об этом спрашиваю.
— Мне нужна кое-какая информация, — сказал я. — Я здесь с Гобией Закзаускас.
— Это невозможно.
— Почему?
— Потому. — Он беспристрастно обвел взглядом зал, затем снова посмотрел на меня: — Гобия Закзаускас мертва.
21
Расскажите о лучшем разговоре, который у вас когда-либо был.
