— Я лишь делаю то, что делает большинство. У большинства есть пираты. А вы… — Он пошел вдоль правой половины стола, постепенно приближаясь. — Недовольны моими планами? Недовольны тем, что я делаю с флотом?
Ле Вьор поднял на него глаза и мирно, но четко выговорил:
— Я не слишком доволен разве что тем, что вы делаете это сами. Ведь вы король, а подобной… мелочью, вроде покупки кораблей, должны заниматься соответствующие ведомства.
— А что же должен делать в таком случае король? — вкрадчиво уточнил Дуан.
Советник откликнулся незамедлительно:
— Сиять со своего трона. Величием, добротой и мудростью.
Не сдержавшись, Дуан снисходительно фыркнул.
— Всем этим невозможно сиять, ничего не делая. Даже мой отец не оставался в стороне.
Ответ ле Вьора прозвучал неожиданно тихо и скорбно:
— Ваш отец мог бы увидеть еще не меньше двадцати Приливов, и не хотелось бы, чтобы его судьба повторилась. Он надорвал себя, стараясь успеть везде. Вы идете по его стопам?
Дуан ощутил, как по телу бегут волны мелкой, неприятной дрожи. По привычке он даже попытался вспомнить, сколько у него с собой кинжалов и есть ли пистолет. Но советник теперь просто молчал и улыбался. Пальцы забарабанили по столу.
— Если бы не ваше последнее пояснение… — помедлив, заговорил Дуан, — я решил бы, что это угроза.
Глаза ле Вьора слегка расширились, брови приподнялись. Но на самом деле советник вряд ли был удивлен.
— О нет, что вы. Всего лишь дружеское предупреждение. Я глубоко уважаю вас, дорожу вашей жизнью и счастлив, что мне не пришлось сделать то, к чему подталкивал меня Совет, когда ваш отец, да хранит нас его сиятельный взор, уснул.
— И что же они вам предлагали? — ровно уточнил Дуан.
Впрочем, советник, кажется, уже пожалел о своих словах; желтое лицо будто бы даже слегка побледнело.
— Это уже не имеет никакого значения. Вы здесь, и я постараюсь сделать все, чтобы быть вам полезным, так же, как при вашем отце. И именно из уважения к его памяти и памяти его отца я хочу уже теперь вас кое о чем предостеречь.
— Что ж. — Дуан решил пока простить недомолвку и оперся на стол с самым любопытствующим видом. — Я слушаю.
Советник повернулся к окну, к безоблачному голубому небу, и надолго задержал взор там.
— Соколы — опасные птицы. Если их плохо кормить, они вырвут глаза хозяину. Но это не все. Они могут вырвать глаза хозяину, даже будучи сытыми, просто по прихоти. Вспомните вашего деда. — Произнеся последнее, ле Вьор опять в упор уставился на Дуана. Тот кивнул.
— Я… помню.
Он врал: о деде Овеге ему не рассказывали почти ничего, лишь, что тот погиб в начале войн с нуц. Деда упоминал и Ноллак, на балу, но до хроник Дуан добраться не успел, дел нашлось слишком много. Видимо, это было недальновидно: глаза советника блеснули неприкрыто насмешливым торжеством. Там читалось: «Ничего ты не знаешь, и я это вижу», впрочем, очень быстро выражение стерлось. Ле Вьор поднялся, оправил одежду — старый сине-серый китель Альраилльской Пехоты — и широко, любезно улыбнулся.
— Вот и славно. Будьте осторожнее. А мне пора идти, я хотел бы посмотреть на новые корабли.
— Посмотрите, — тщательно изображая ответное благодушие, откликнулся Дуан. — Думаю, они вас впечатлят.
Советник поклонился.
— Должен отметить, вы искусно умеете убеждать, раз получили их так скоро. Сагибы не особенно падки на уговоры и неохотно делятся тайнами. Их все еще гложет обида предков, обида за то, что пришлось покинуть дом.
Похожую похвалу Дуан услышал уже второй раз за день, и теперь она его не обрадовала. Тем не менее он ответил улыбкой и коротким пояснением:
— Современному королю недостаточно просто сиять.
Насмешку явно поняли, но отношения к ней не показали никак.
— Что ж, может быть. Всего доброго, ваша светлость.
Когда советник открыл дверь, чтобы выйти, под его рукой проскользнул маленький пухлый паж в куцем, не ниже коленок, плащике. Кудрявый мальчик подбежал к Дуану, протянул записку и умчался еще до того, как стихли шаги ле Вьора. Король Альра’Иллы склонился к листу и нашел одну короткую строчку.
Королева-бабушка звала его к себе. Все еще прокручивая в голове воспоминания о странном разговоре, Дуан направился в Старую Башню.
* * *
Не слишком высокое, но крепкое, поросшее ползучими цветами здание было крайним из замковых жилых построек. Часть окон выходила на море; здесь даже пахло по-особенному солоно и терпко, и этот запах успокаивал. Дули ветры. Шумел прибой. И не звучало почти никаких голосов.
Первое, что король Альра’Иллы сделал уже на крыльце жилища ее светлости, маары Каниллы ле Спада, — споткнулся о серую кошку, слившуюся из-за цвета шерсти с каменной ступенькой. На истошный вопль кошки и сдержанное ругательство Дуана открылись створки широких дверей, и старая камеристка в очень высоком, закрученном рогаликом парике предложила войти.
Дуана провели сначала через несколько кругов винтовой лестницы, потом — сквозь ряд совершенно одинаковых, уставленных резной мебелью покоев. Всюду, как и на стенах снаружи, были цветы, то живые, то искусственные. Со стен смотрело множество портретов Бодрствующих Предков и еще каких-то незнакомых людей. На креслах в некоторых из комнат спали или просто лежали кошки, поднимавшие на звук шагов свои остроухие головы. Дуану казалось, что взгляд зеленых, желтых и голубых глаз преследует его, даже после того как очередная кошка остается позади.
Камеристка шествовала прямо и невозмутимо. У очередной двери она остановилась и снова сделала приглашающий жест, после чего безмолвно пошла в обратном направлении. Дуан с некоторой тревогой убедился, что выбираться ему придется в одиночестве, и все же открыл дверь. Едва она заскрипела, такой же скрипучий голос заполнил воздух:
— Мой дорогой внук!
Бабушка сидела в кресле с ногами, опять — вся утонувшая в своих пышных мехах, маленькая, скукоженная. Из-под бесчисленных складок ткани высунулась тоненькая рука, унизанная кольцами; Дуан, встав на одно колено, хотел поцеловать ее, но не успел.
— Будет с нас церемоний. Садись, Ино. Здесь все, что ты любишь.
Миниатюрный круглый столик перед Королевой-бабушкой действительно сервировали не только двумя изящными чашами и чайником, но и множеством блюд с пирожными, конфетами и заморскими сладостями. Дуан улыбнулся. Он не собирался сообщать, что за ушедшие Приливы любимыми у него стали висха и жареное мясо. Но мысль будто бы угадали.
— …Или любил. Ты обедал?
— Да, — спешно ответил он и опустился в кресло напротив. — Не волнуйтесь. Чего вы хотели?
