— А ты много живал среди язычников? — спросил, наконец, Никодим.
— Да у нас в Галилее их немало… — сказал Иешуа. — Бывал я на работах и в языческой Тивериаде у нас на озере… Люди, как люди… — спокойно прибавил он.
И это было огромно, чудовищно и великолепно. По закону не только не мог необрезанный принадлежать к народу Божию, но самое прикосновение его было осквернением. Не только нельзя было пользоваться дровами из леса язычника, огнем, полученным от этих дров, но даже хлебом, который был испечен на этом огне. Язычнику нельзя было продавать ничего такого, что язычник мог бы употребить в жертву своим гнусным идолам. Ненависть к язычнику все возрастала и дошло, наконец, до того, что было провозглашено: «Иудей, который убьет иноверца, да не будет предан смерти синедрионом, ибо иноверец не ближний». И в другом месте: «Если иноверец упадет в море, да не спасает его иудей, ибо если в Законе и написано „да не встанешь ты в крови ближнего твоего“, то иноверец этот не есть твой ближний». Главное, что в иноверцах внушало иудеям ужас и отвращение, это было, во-первых, то, что они были необрезаны, во-вторых, что они употребляли в пищу свинину, в-третьих, что они не соблюдали Субботу и в-четвертых, что они дерзали изображать Божество — то есть осмеливались жить и думать иначе, чем иудеи. Но некоторые из законников, — в частности школа Гиллеля — жалея эти погибающие души, проповедь веры иудейской считали своим долгом и «обходили моря и земли», чтобы обратить погибающего во тьме язычника в веру истинную. Иногда проповедь их была успешна, в особенности среди женщин. Необходимо прибавить, что и язычники платили евреям тою же беспредельною ненавистью и презрением. Цицерон, Сенека, Тацит и многие другие говорят о них в своих писаниях в самых резких выражениях…
— Люди, как люди… — продолжал Иешуа. — А что по-разному в Бога веруют, так ведь и Израиль не всегда одинаково верил. И медный змей в пустыне, и всякие идолы по высоким местам, и Астарта, и Ваал — мало ли в свое время всяких богов пророки в Кедров побросали?.. Да и теперь: садукеи по-своему веруют, фарисеи по-своему, ессеи опять по-своему…
— Разноверие среди людей очень велико… — сосредоточенно сказал Никодим. — Вот, помню, был я раз в Риме на ночном богослужении поклонников Митры. Было это середь зимы, в тот самый день, когда солнце на лето поворачивает, и все, ожидая, благоговейно творили молитву. И в самую полночь из святилища вышли вдруг с огнями их жрецы и радостно воскликнули: «η παρθέ νος τέτοκεν, α’ύξει φως! », что по-нашему значит: «Дева разрешилась от бремени, свет возрастает!» И все верующие зажгли свои светильники и радостно воспели священную песнь… Нечто подобное видел я и в Египте: в древнем храме в Дэндэрах изображено на стене все звездное небо и их богиня Изида с маленьким Гором на руках, которую египтяне зовут Царицей Небесной, Матерью Божией, Звездою морей… Впрочем, — спохватился он, уловив нетерпеливое движение Иешуа, — нечего тебя утомлять подробностями… Но вот что среди всего этого разноверия нашел я. Митра рожден непорочной Девой. Он имел двенадцать учеников и вместе с ними ходил из края в край по земле, уча и просвещая людей. Потом он помер, был погребен и воскрес, и это воскресение его верующие до сегодня празднуют с великим весельем. Они зовут его Спасителем и часто изображают его в виде агнца…
— Я ничего не понимаю… — хмуро сказал Иешуа.
— Подожди немного… — отвечал Никодим. — Так это с Митрой. Но то же и у египтян. И у них явился Озирис, Спаситель, который укрощал людей не силой оружия, но мягкостью и музыкой, и был предан, и убит, и воскрес. В Абидосе я сам присутствовал на празднике в честь Спасителя, когда жрецы носили перед верующими гроб его и все радостно восклицали: «Озирис воскрес!.. Воистину, Озирис воскрес!..» В Альфаке, в северной Сирии, между Библосом и Баальбеком, есть исстари знаменитая пещера и храм Астарты, а рядом лесистое ущелье, из которого вытекает река Адонис, Адонис или Фаммуз был тоже рожден от Девы, учил людей добру, был убит и воскрес. Каждую осень девы сирийские оплакивают смерть его
[11], и каждую весну шумно празднуют его воскресение. А во Фригии был Аттис, также рожденный от Девы, и судьба его была такая же, и так же набожно поклоняются ему и славе его люди. У эллинов есть чудесно зачатый от Бога Геркулес, который много сделал людям добра, умер, воскрес и вознесся на небо. Зевс в громе посетил Сэмэле, дочь Кадма, царя Фив, и она родила Диониса, Спасителя. Мудреца эллинского Пифагора ученики его считали воплощением бога и о Платоне, тоже мудреце эллинском, сказывают, что мать его Периктиона зачала его от бога Аполлона… В далекой Индии был Кришна, который был рожден в пещере от Девы Дэваки и о рождении его людям возвестила яркая звезда. Враги новорожденного младенца искали погубить его, но так как они никак не могли его обнаружить, то повелели цари земель тех избить всех младенцев. Кришна избежал, однако, смерти и, ходя по земле, делал всякие чудеса, воскрешал мертвых, исцелял прокаженных, глухих и слепых, защищал бедных и угнетенных. И враги его убили его — одни, говорят, стрелою из лука, а другие, что распяли на кресте. Он спустился в ад для освобождения грешников, а потом воскрес и на глазах множества народа вознесся на небо… Верующие говорят, что в последний день мира он придет судить живых и мертвых… И подумал я: раз везде был такой Спаситель, то не один ли и тот же Он повсюду?.. И, может быть, справедливо, что все это идет от древних и что под Спасителем тут надо понимать солнце, которое…
Иешуа быстро встал.
— И ты веришь во все это? — дрожащим голосом проговорил он.
Никодим развел руками.
— Верь или не верь, — сказал он тихо, — но, когда видишь, что в это верят целые народы, тут призадумаешься… И, главное, что удивительно: надают разных имен и спорят, а разглядишь — одно…
— Да, одно… — горячо заговорил Иешуа. — Везде одно… И Дева непорочная, и распяли, и воскрес, и так зовут, и эдак зовут, и спорят… И все это — слова… Может быть, это и нужно… — спохватился он. — Я сам по слабости часто из-за слов спорю, но все же это только слова, мусор, предлог для великого разделения людей… И не знаю я ничего, что было бы для людей страшнее этих выдумок. Ты спрашиваешь: в чем моя вера? Моя вера прежде всего в том, чтобы отнять у людей эти погремушки, смыть с правды всю позолоту…
— Да в чем правда-то?
— Правда? Вот правда: люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всем разумением твоим, всеми силами твоими, — торжественно проговорил Иешуа, — и ближнего твоего, как самого себя, а можешь — больше себя: в этом весь закон и пророки, весь, так что не нужно прибавлять ни одной йоты, ибо стоит только одну эту йоту прибавить, как сейчас же прибавляют другую, третью, сотую и вырастает вокруг закона та изгородь, из-за которой бывает столько вражды и столько крови… В небе — Бог, на земле — братья-люди, а весь закон их — голос сердца их… И никаких непорочных Дев, никаких россказней, никаких умствований бесплодных, от которых столько разделения…
