— Все нормально. Я пошел.
— Вы нам очень помогли! — саркастически воскликнул Арнольд.
— Спокойной ночи, — с этими словами следователь исчез, и больше его никто не видел.
— Ублюдок, — кинул Арнольд, как только дверь захлопнулась. Но можно не сомневаться, что следак все слышал.
Справку об исследовании Князь привез часа в три ночи.
Следователя опять нет. В ОВД — ночная тишь да гладь. А дежурный заявляет:
— Я задержанного сейчас отпущу. Я его мамашу знаю. Завтра здесь вся адвокатура и прокуратура будет. А мне это надо? Мне надо по шее получать?
А что, действительно, капитану это надо? Что какая-то там ликвидированная наркоточка по сравнению с целостностью и безопасностью его шеи?
— А я тебя с работы выгоню, тварь такая, — прошипел я, наклоняясь над окошком.
— Оскорбляете.
— Да? — Я выразительно сжал кулак. — Я тебе еще и в лоб дам.
— Но…
Я поглядел на дежурного взором удава, и он затих.
В четвертом часу появился местный опер — эдакий улыбающийся живчик. Выслушав нас, он заметался по кабинету и на ходу радостно сообщил:
— Отлично, что вы ее повязали. Так я и знал, что там торг идет. Адвокатша. Денег тьма… Знаете что, мужики, пока мы ее еще по всем бумагам не провели, я с ней перетрещу. Десять штук зелени она сразу выложит. У нее есть. Поделим.
— Поровну? — спросил я.
— Ага, — кивнул опер.
— Отлично. — Я встал. Опер замедлил свой бег и остановился напротив меня. Тут я ему и дал в лоб — слегонца, чтобы без членовредительства, но достаточно, чтобы размазать по стенке.
— Это тебе вместо десяти тысяч баксов, скотина…
Он встряхнул головой, заныл, схватившись за лоб:
— Ты чего? Охренел?
Я взял его за рубаху, встряхнул.
— Таких, как ты, сволочей, не гнать из ментовки, а сразу убивать надо! Еще тебя увижу, покатаешься на красивой белой машине. На «Скорой». Понял?
— Понял.
— А теперь… — Я кивнул Арнольду. Он понял меня с полуслова, открыл дверь кабинета. И я пинком под зад вышвырнул опера.
— Вот мразь. «Поделим поровну», — покачал головой Асеев.
В дверь постучали.
— Кто? — рявкнул я.
— Можно? — В дверь просунулась физиономия ментенка. — Это, можно…
— Чего тебе? — крикнул Арнольд.
— Это… Мегера ко мне в коридоре подходит. И знаете, что говорит?
— Ну?
— Типа, говорит: «Мы с тобой еще посчитаемся, козел».
О времена. О нравы. О бывшие прокуроры…
— Заколебал ты своим нытьем, — заорал Арнольд. — Испарись!
* * *
К утру новый дежурный следак из отделения все-таки возбудил дело. Романов надавил на свои многочисленные связи, и дело передали в следственное управление города. Оно досталось старому товарищу нашего отдела Коле Лукошину.
Парень честный, с отлично развитым «классовым чутьем», въедливый, горящий на работе. А что еще оперу от следователя желать?
Я не выспался, голова немного побаливала, но не впервой. На том свете отоспимся. Но это не скоро будет. На этом свете у меня еще полно дел и делишек. Одно из них — найти, откуда Кукиш брал порченый героин.
Кукиша поместили в комфортабельную камеру в изоляторе временного содержания УВД Центрального района. Переговорить я с ним решил с глазу на глаз, выждав немного времени. Вид его меня не порадовал.
Он съежился на привинченной к полу табуретке, обхватив себя руками, будто в помещении было не плюс двадцать пять, а минус двадцать пять градусов. Трясло его еще больше. Он был похож на юродивого в момент припадка. Он колотил ногой по полу, как мартовский заяц лапой по пню.
— Трясучка? — посочувствовал я.
— Фашисты, — ответил он.
— Почему? — поинтересовался я.
— Вы меня пытаете, — ответил он. И был не прав. Не мы из него наркомана сделали.
— Знаешь, что твой героин порченый? — поинтересовался я. — От него люди мрут.
— Врут!
— Кто?
— Люди!
— Как они могут врать, если они умерли?
— Хороший героин! Сам пробовал!
— Бацилле ты давал?
— Никому ничего не давал. Держал порошок для собственного употребления, — четко оттарабанил Кукиш, как мама учила.
— Да брось придуриваться. Не видишь, у меня даже бумаги нет. Писать не на чем. А память мою к делу не подошьешь. Так?
— И что?
— А то, что мы без протокола беседуем, чтобы вместе разобраться… Так у Бациллы твой героин был?
— Мой… Не мог он им травануться.
— Все к тебе сходится. Получается, ты отравитель. Злостный отравитель.
— Никого я не травил.
— Откуда зелье взял?
— Не скажу.
— Почему?
— А на фига?
— Заручишься моей дружбой.
— И чего твоя дружба стоит? — Он забарабанил пяткой по полу еще быстрее.
— Дорогого моя дружба стоит. У тебя идет чистый сбыт. На магнитофон записано, как ты с ментенком торговался. Меньше семи лет не получишь. Как оно?
— Ну?
— А так напишешь чистосердечное признание и пойдешь за хранение наркотиков… если сдашь нам поставщиков. Получишь года два. Отсидишь год — мамаша выкупит.
— И чего?
— Будешь снова торговать героином. Мы тебя снова посадим. Круговорот веществ в природе… Но это потом будет. Нам нужно знать, откуда героин порченый идет.
— Все равно не скажу.
— Устал от свободы? Думаешь, раньше семи лет по дому не соскучишься?
— Мне плевать! Я тебя ненавижу!
— А почему именно меня?
— Ты — гестаповец… Я подыхаю, понимаешь?! Подыхаю! Все! Нет разговора!
Я вздохнул и произнес:
— Ну так какие проблемы? Дадим. Говори.
Я вытащил «чек» с героином, показал ему издалека. Эх, где наша не пропадала! Повторялась история с Вороной. Его глаза впились в пакетик. Он без дозы ничего не скажет. Все эти статьи УК, сбыт, хранение, сроки его не колышут. Его колышит только пакетик с героином.
Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.
