– Вы правы, – согласился французский атташе, – но большинство в окружении монарха было против его непосредственного участия в войне. А чтобы в руках великого князя не была сосредоточена вся полнота военной власти, император решил поделить ее между Николаем Николаевичем и преданным ему военным министром Сухомлиновым…
– Но это же абсурд, – искренне возмутился капитан, как человек военный, – всему цивилизованному миру известно, что армия не терпит двойственности и подчиняется только диктатору, единственному начальнику…
– Но это в цивилизованной стране, а здесь господствуют свои, азиатские нравы, – снисходительно промолвил де Ля Гиш.
– Вы так и не ответили на вопрос, как главнокомандующего называют в армии, – напомнил французу капитан.
– В армии Николая Николаевича называют «лукавым», и не зря. Выпивоха, игрок и грубиян, он был настолько грубым и неудержимым, что в бытность его Главным инспектором кавалерии перед его инспекцией в полках загодя читались молитвы «…избави нас от лукавого…». С тех пор и прилипло к нему это прозвище. А вообще великий князь, несмотря на все свое фамильное величие и гигантский рост, натура мелкая и тщеславная. Обладает известной волей, переходящей, впрочем, часто в упрямство. В ходе учений он обычно отстаивал свое мнение не вескими аргументами, а громовым голосом, подкрепленным крепкими русскими выражениями…
– Так за что же тогда его любят офицеры? Я же своими глазами видел, как они качали его в Николаевском зале…
– Великому князю обязаны все сливки высшего общества Петербурга и их храбрые отпрыски – гвардейцы и высшие офицеры. Дело в том, что «своих» он всячески покрывает и в обиду не дает. Говорят, один из помощников князя, генерал Газенкампф, ехал к главнокомандующему на извозчике с совершенно секретными журналами главного крепостного комитета по вопросам обороны Финского залива. Сойдя с извозчика у дворца великого князя, генерал, забыл бумаги в пролетке. Когда вспомнил – ни извозчика, ни бумаг не было… И что же? Великий князь даже не пожурил преступника – не то что под суд отдать. Вот такой у русских главнокомандующий.
– И как же русские собираются оборонять Финский залив от германских дредноутов? – закинул удочку Уинстон.
– Да у них целая система крупнокалиберных островных батарей, – начал вдохновенно француз, – которые запирают все подступы к Петербургу. Вы знаете… – неожиданно де Ля Гиш осекся и, изучающее взглянув на хозяина, повернул разговор в другую плоскость: – Вы знаете, – повторил он, – что великий князь согласно франко-русской военной конвенции, по которой Россия обязывалась выступить на 15-й день после начала мобилизации, выполнил свое обещание, данное нашему послу Палеологу, и начал наступление на Австро-Венгерском фронте несколько раньше.
– Да, я осведомлен об этом. Но я бы хотел услышать от вас более подробно о фортификациях русских в Финском заливе. – Капитан настойчиво вводил разговор в прежнее русло.
– Я знаю об этом ровно столько, сколько знают все, – сделав недоуменное лицо, развел руками француз.
– Господин военный атташе, – перешел на официальный тон капитан, – моя страна со дня на день вступит в войну на стороне России и Франции. Для высадки в Нормандии готовится целый экспедиционный корпус, а вы не хотите поделиться со своим союзником добытой информацией. Это не по-дружески, – с сожалением произнес Джилрой.
– Простите, капитан, – вспыхнул да Ля Гиш, – в этой варварской стране я стал чертовски подозрительным и неблагодарным по отношению ко всем, даже к союзникам, что не делает мне чести.
– Я все прекрасно понимаю, дорогой коллега, но давайте наши эмоции оставим за порогом моего кабинета и будем разговаривать как два истинных цивилизованных союзника. Ибо цель, поставленная нашими правительствами перед нами, одна: заставить русских принять на себя главный удар Австро-Венгрии и Германии и не позволить России победить в этой войне. Ибо в противном случае произойдет непоправимое: в случае победы условия нового мира в Европе будут диктовать не наши страны, а Россия, новые границы будет определять Россия, и черноморскими проливами будет управлять Россия! Тем самым безграмотная Московия покроет европейскую цивилизацию, и еще не известно, что из этого выродится…
– Я полностью с вами согласен, сэр, – вскочил со своего кресла де Ля Гиш и, погрозив своим кулачком в сторону Петропавловской крепости, злобно добавил: – Если бы не генерал мороз, то русские еще сто лет назад были бы нашими послушными вассалами и нам не пришлось бы прозябать здесь, на задворках европейской цивилизации…
Капитан встал вслед за гостем, но лишь затем, чтобы налить в рюмки новую порцию бренди.
– Выпьем за нашу победу над врагами! И ни чешуи ни хвоста! – словно перед рыбной ловлей провозгласил он непонятный для француза тост и тут же, не глядя на него, выпил.
После третьей рюмки, провозглашенной за содружество Англии и Франции, язык де Ля Гиша развязался, и он со свойственной аристократам высокомерностью начал поучать капитана:
– Так вот, мой дорогой Уинстон, одна из наших главных задач сегодня – нащупать и опереться на те слои высшего света Петербурга, которые готовы заставить российского императора в полной мере выполнять требования франко-русской военной конвенции. Надо сделать все, чтобы изолировать людей, и сегодня толкающих его на путь сепаратного мира…
– Вы хотите сказать, что настало время найти недовольных нынешней политикой офицеров русской гвардии, готовых придушить царя и царицу, чтобы передать потом бразды правления его более воинственному родственнику, такому, как Николай Николаевич?
– Вы слишком прямолинейны, сэр, – сморщил свое личико де Ля Гиш, – сегодня необязательно повторять грубые средневековые методы, отравлять или протыкать кого-то шпагой. В наш передовой век достаточно ограничить монархию конституцией или парламентом, наконец, законами, благоприятными для самых деятельных сословий общества – промышленников и купцов. А они уж сами выберут, по какому пути из подсказанных нами идти…
В дверь постучали.
Капитан открыл дверь, пропустил в кабинет официанта с огромным подносом, уставленным самыми разнообразными закусками.
– Через час принесите нам кофе, – приказал Джилрой.
– Слушаю, сэр, – ответил слуга и исчез за плотно прикрытой дверью.
– Теперь можно выпить и за демократию, о которой вы только что с таким жаром говорили, – воскликнул Уинстон.
– За нашу демократию, – восторженно поддержал тост француз.
Осушив рюмки, коллеги закурили каждый свое. Капитан – новую сигару, де Ля Гиш – ароматную сигаретку. Спрятавшись за реденькой дымовой завесой, они почти однообразно размышляли о том, что же еще можно выпытать друг у друга.
Приглашая французского военного атташе к себе, Джилрой надеялся получить от этого простофили, как охарактеризовал его майор Нокс, не только необходимую ему информацию о расстановке сил в окружении российского монарха, но и необходимые для дальнейшей деятельности связи. Но прошло уже больше двух часов, а он так и не смог выудить из де Ля Гиша даже малой доли того, что планировал.
