Это — емкий и перспективный, успешно интегрирующийся рынок с суммарным объемом ВВП 5 трлн долларов. Доля региона в мировом населении — 8–9 %, в ВВП — 7–8 %
[919]. Именно стремительно и стабильно растущий спрос азиатских рынков на железную руду, цинк, золото, продовольствие рассматриваются в числе ведущих причин латиноамериканского «экономического чуда»
[920]. А 90 % продаваемых в России роз и половина бананов поступают из Эквадора. Вместе с тем в Латинской Америке растет и индустриальное производство. Так, если еще недавно 75 % мексиканского экспорта приходилось на нефть, то сейчас те же три четверти на промышленные товары
[921].
«Распределение богатства в Латинской Америке улучшилось в последнее десятилетие, — замечает Луис Лопес-Калва из Всемирного банка. — Это стало результатом впечатляющего движения из нищеты, что представляет собой позитивную тенденцию». Растет средний класс, который в латиноамериканских реалиях означает 10–50 долл. в день. В 2011 году количество представителей среднего класса превысило количество нищих, но пока не перевалило за треть населения
[922].
Левая тенденция на континенте оказалась сильно окрашена в националистические, или, точнее, как принято говорить, тона «индихениста». Выдающийся левый социолог из Йеля Иммануил Валлерстайн с явным удовлетворением замечал в 2010 году: «Латинская Америка была историей успеха мирового левого движения в первом десятилетии XXI века. Левые и левоцентристские партии выиграли исключительную серию выборов в течение десятилетия. А коллективно правительства Латинской Америки впервые установили значительную степень автономии от Соединенных Штатов. Латинская Америка стала относительно независимой геополитической силой. Более того, движения коренных народов Латинской Америки оформились политически почти повсеместно и потребовали права организовывать свою политическую и социальную жизнь самостоятельно»
[923].
Движение «индехениста» впервые громко заявило о себе в 1994 году в мексиканском штате Чиапас. Но затем распространилось по всему континенту, сформировав единую латиноамериканскую сеть с основными опорными точками в Боливии, Эквадоре, Гватемале и Мексике. Во всех латиноамериканских странах были проведены реформы, имевшие целью учесть этническое разнообразие: в конституциях повсеместно появились поправки, признававшие права коренных народов; принимались законы в поддержку образования на родных языках, обеспечения представителей малочисленных этносов в органах власти. Индейцы Эво Моралес и Олланта Хумала были избраны президентами Боливии (в 2006 году) и Перу (в 2011-м)
[924].
Сегодня движение «индехениста», совмещающее элементы социализма и обращения к корням, проявляет себя не только в странах подчеркнуто антиамериканской «боливарианской группы», или Боливийской альтернативы для Латинской Америки, которая объединяет Венесуэлу покойного Уго Чавеса и пришедшего ему на смену Мадуро, Кубу под руководством братьев Кастро, Никарагуа вернувшегося к власти главы сандинистов Даниэля Ортеги, Эквадора Рафаэля Коррэа, Боливии Эво Моралеса. Левый крен в немалой степени характерен и для таких континентальных грандов, как Бразилия под руководством рабочей партии Лулы да Сильва и сменившей его Дилмы Руссефф, и Аргентины Кристины Фернандес (Киршнер).
Левых латиноамериканских лидеров принято считать диктаторами, подавившими свободу внутри своих стран и доведшими экономику до ручки. Особенно достается лидерам Венесуэлы, которая на протяжении десятилетий проводила самую проамериканскую политику на континенте (отставая разве что от Колумбии), а затем — при Уго Чавесе, провозгласившего «боливарианскую революцию» — стала основной головной болью для Вашингтона, опередив в этом отношении даже Кубу. «Боливарианская революция привела к разрушению демократии и заложила основы авторитарного социалистического движения по всей Латинской Америке, которое отрицает рыночную экономику, либеральную демократию и политическую и культурную гегемонию США»
[925]. Вашингтон неоднократно пытался применить в Венесуэле схему смены режима, но безуспешно (правда, некоторые американские исследователи это категорически отрицают)
[926]. Но процитирую статью содиректора вашингтонского Центра экономических и политических исследований Марка Вейсброта, напечатанную в The New York Times после переизбрания Уго Чавеса президентом Венесуэлы осенью 2012 года: «С тех пор как правительство Чавеса получило контроль над национальной нефтяной промышленностью, нищета была сокращена вдвое, а абсолютная нищета — на 70 %. Количество поступивших в колледжи более чем удвоилось, миллионы людей впервые получили доступ к здравоохранению, а количество людей, имеющих право на государственную пенсию выросло в четыре раза. Поэтому неудивительно, что большинство венесуэльцев переизбрали президента, который улучшил их жизненные стандарты. То же происходило со всеми левыми правительствами, которые сейчас правят в большей части Латинской Америки. И это несмотря на тот факт, что они, как и Чавес, имеют против себя большинство СМИ в своих странах, а их оппозиция располагает основной частью богатств и доходов соответствующих стран»
[927].
Но везде — вне зависимости от идеологических пристрастий правящего истеблишмента — правительственная политика все больше обрамляется фразеологией независимости, критикой «империализма», «мирового капитализма» и даже глобализации, от которой страны Латинской Америки объективно выиграли едва ли не больше всех. Поэтому, как писал бывший министр иностранных дел Мексики Хорхе Кастаньеда, «электоральные победы прагматичных, центристских политиков, таких как чилийский Себастьян Пиньера или колумбийский Хуан Мигель Сантос, могут означать лишь короткую интерлюдию перед возвращением в регион радикального популизма»
[928]. Примечательно, что движения «индехениста» находятся в конфронтации не только с консервативными правительствами, как в Мексике, Колумбии и Перу, но и с режимами, казалось бы, прямо выражающими их интересы, как в Бразилии, Венесуэле или даже в Боливии, а также в Эквадоре, где левое правительство Рафаэля Корреа пришло к власти с изначальной поддержкой «индехенистов», провозгласив «второе и окончательное освобождение Латинской Америки». Как оказывается, «индехениста» еще более радикальна, чем левые популистские режимы.
