Русская система права изначально — через первые судебники Киевской Руси — была связана с византийскими номоканонами, включавшими и церковные правила, и гражданское законодательство, а через них — с системой римского права. Судебные функции длительное время принадлежали исполнительной власти, но на региональном и местном уровнях издревле существовали выборные судебные органы. Кодификация законов неизменно оставалась слабым местом, противоречия между различными законодательными нормами были в порядке вещей. Правовая система не носила универсального характера, существовала серьезная асимметрия, учитывавшая особенности отдельных регионов с их национальной спецификой. Идея права связана не столько с государственными законодательными актами и формальным правом, сколько с пониманием справедливости и народной «правдой». Закон часто противопоставляется правде как высшей справедливости, велика снисходительность к правонарушителям.
Государство выступает единым пространством власти, которая распространяется иерархически. Наделение властными полномочиями идет с высших ярусов иерархии к низшим, вертикальные связи оказываются важнее горизонтальных или сетевых. На уровне территорий эта неразделенность власти тоже очевидна. Маятник постоянно качался между стремлением все решать из столицы с помощью органов центрального правительства и созданием относительно самостоятельных органов местного управления и самоуправления. Вместе с тем система отношений между центром и провинциями во все времена отличалась повышенным уровнем централизованного контроля, высокой долей национального богатства, концентрируемого в столице, асимметрией в статусе различных субъектов, связанной с их национальным составом.
Городское и земское самоуправление существовало на протяжении веков. Однако суженные права выборного представительства в городах, где — особенно на южных и восточных рубежах — большую роль играли служилые люди (стрельцы, казаки), не позволяло городам выступать флагманами капиталистических отношений. Экспериментируя с западными методами городского управления и самоуправления, Россия до 1930-х годов даже близко не приближалась к западному уровню урбанизации. Российская цивилизация была деревенской и ментально во многом продолжает оставаться таковой, что ныне подтверждается наличием беспрецедентного для остального мира числа дач и приусадебных хозяйств.
Русская колонизация по многим аспектам напоминала западную, и русские служилые люди и колонисты не были ангелами. Но россияне не уничтожили ни одной цивилизации, как испанцы поступили с ацтеками и инками; жертвы их колонизаторской деятельности не измерялись десятками миллионов человек, как в случае с западной колонизацией. Российские колониальные власти оставляли аборигенов в местах обычного проживания, а не сгоняли в резервации и не уничтожали, как в Соединенных Штатах. Не обращали новых подданных в рабов и не занимались их торговлей в глобальном масштабе, как это делали европейские колониальные державы.
Нередко в местах колонизации образовывалась единая синкретичная культура, когда русские перенимали кухню, одежду или даже язык и элементы верований (шаманства, анимизма) местных жителей. «При российской примирительной внутренней политике присоединенные народы занимали свое органичное место в едином государстве, сохраняли свое физическое бытие, природное окружение, религию, культуру, самобытность»
[446], — подчеркивал Нобелевский лауреат Александр Солженицын.
Со времен Ивана Грозного правительство не заостряло вопрос о формальном статусе территорий. Считалось достаточным, чтобы тот или иной регион значился в высшей государственной символике — царском титуле, гербе империи, оказывался в сфере деятельности центральных ведомств, входил в состав какой-либо административной единицы — воеводства, губернии, наместничества, руководствовался общероссийским законодательством, а его население выплачивало бы налоги и выполняло положенные повинности
[447].
Система управления нерусскими областями отличалась сочетанием максимально допустимого сохранения местных особенностей и жизненных устоев, невмешательства чиновников в сферы, регулируемые традицией и обычаями. Для всех жителей существовала общая правовая среда, которая если и отличалась для отдельных территорий и народов, то только в лучшую сторону (за исключением, пожалуй, лишь «черты оседлости» для евреев). Полностью отсутствовала система национального господства со стороны «имперской нации» — русских, на которых, напротив, распространялись самые тяжелые повинности и формы дискриминации — от крепостного права и рекрутчины до репрессий и отсутствия этнической государственности. Правящий класс всегда был многонациональным с непропорционально низким представительством собственно русских. Окраинные территории чаще всего и не могли быть источником обогащения, коль скоро большая часть империи была либо совершенно не рентабельна даже для проживания в силу климатических условий, либо сильно отставала в развитии от центра, который выступал источником инвестиций, а не наоборот. Профессор Олег Матвейчев считает: «Россия — это антиимперия, так как империи высасывают все из колоний, а Россия, наоборот, высасывала себя ради развития «колоний»»
[448].
Под русификацией нередко скрывался не «колониализм», а объективная потребность модерного общества, складывающегося в единое экономическое и культурное пространство. Русский язык проникал в иноязычную среду не только в результате искусственного навязывания, но и потому, что знание государственного языка, являющегося одним из мировых, открывал более широкие жизненные перспективы.
В дореволюционной и советской мысли понятие нации имело социально-культурологическую, а не политическую интерпретацию, в отличие от Западной Европы, где в период нового времени под нацией понималась гражданская солидарность и народ как источник власти.
Россия на протяжении пяти последних столетий неизменно входила в десятку крупнейших экономик мира. Исключение составили только периоды Крушений — Смута, Гражданская война, 1990-е, — когда она скатывалась во второй десяток. При этом страна неизменно отставала от ведущих держав своего времени по качественным хозяйственным параметрам, технологиям, уровню жизни. В России институт частной собственности, составлявший квинтэссенцию западного общества, не мог сложиться в полной мере. Купеческое сословие оставалось весьма замкнутым и сильно зависело от милостей власти. Низкая производительность сельского хозяйства в России, да еще с учетом того, что до половины крестьянства в течение почти четырех веков находилось в крепостной зависимости, не позволяло сельскому хозяйству рождать капитализм, как в Англии или США.
Роль государства в регулировании экономики неизменно была велика. Широкое распространение получило государственное предпринимательство, которое развивалось параллельно с централизацией власти и переходом под ее контроль все большего объема земельной собственности. Частное богатство рассматривалось как следствие правительственной милости и на деле часто являлось таковым.
