Клуфтингеру захотелось расшевелить его, театральным жестом он вынул удостоверение и приложил к стеклу.
— Будьте любезны доложить о нашем приходе в секретариат! — громогласно возвестил он таким величественным баритоном, что еще долго по дороге наверх улыбался про себя: «Не растерял пока талант!»
Дело в том, что каждые четыре года в Альтусриде устраивались театрализованные представления под открытым небом, в которых принимала участие вся деревенская община, не исключая и Клуфтингеров. И обычно сдержанный глава семейства выступал там не на последних ролях, веселясь от души.
Предупрежденная секретарша старшего владельца предприятия встретила их в приемной с поджатыми губами.
— Господа, я сообщала по телефону, что господин Шёнмангер ведет переговоры с важными клиентами за пределами завода. Мне неизвестно, когда он вернется и вернется ли сегодня вообще. Поэтому не вижу смысла его ждать.
Внезапно открылась дверь, соседняя с кабинетом хозяина, и показался загорелый, ухоженный молодой человек в темном костюме. Под расстегнутым пиджаком виднелись канареечно-желтая жилетка и сиреневый галстук с огромным узлом. Он направился к секретарше, мельком глянув на визитеров и больше не уделяя им внимания.
— Отправить немедленно, — строго приказал он служащей, протягивая большой коричневый конверт.
Клуфтингер и Штробль переглянулись. Оба предположили, что это не кто иной, как сын Шёнмангера, который, по словам отца, занимался в его фирме маркетингом.
— Господин Шёнмангер, эти господа из полиции. К вашему отцу. Не знаете, он сегодня еще вернется?
— С чего мне знать? Кто из нас его секретарша, я или вы, фрау Мозер? — довольно грубо ответил тот.
Возможно, неприятное содержание срочного письма испортило настроение юниору. Как бы то ни было, Клуфтингер почувствовал к нему антипатию, хоть и наблюдал его всего минуту. Он терпеть не мог таких наглецов и хамов. Поэтому, приняв решение побеседовать в отсутствие отца с сыном, он обратился к нему на утрированном местном диалекте:
— Как я понял, вы сын владельца фирмы. Клуфтингер, комиссар криминальной полиции. Вам, господин Шёнмангер, придется уделить нам время. У нас есть к вам несколько вопросов.
По перекошенному лицу молодого человека Клуфтингер понял: выпущенная стрела попала в цель. Хотя, будь рядом жена, она ткнула бы его локтем в бок, ибо не выносила, когда он на людях, а особенно при исполнении, переходил на диалект.
— Да ради Бога, — оскорбленно заявил Шёнмангер-младший. — Хоть и понятия не имею, чем могу быть вам полезен. Но если настаиваете, извольте в мой кабинет. Фрау Мозер, принесите мне чашку кофе. Без молока.
Обойденные угощением полицейские прошли за ним.
Увидеть такого они не ожидали: из приемной с ее интерьером, сохранившим шарм семидесятых годов, они попали прямиком в дизайн конца девяностых. На совершенно пустой стеклянной столешнице большого письменного стола, массивные тумбы которого были выполнены из полированного металла, царил один лишь супертонкий монитор. Пол застелен антрацитовым ковролином. В углу — мягкая мебель с кожаной обивкой цвета бирюзы. Бирюзовые же стрелки на полу указывали путь от двери к столу. Клуфтингеру этот фасончик напомнил желтые следы босых ступней, наклеенные на полах вокзалов или дешевых магазинов. Хозяину кабинета эта пошлость, очевидно, виделась изыском. Должно быть, дизайнер решил довести бирюзовую линию до конца: абстрактные, безусловно, сказочно дорогие картины по стенам выдержаны в том же колорите, равно как и каждая пятая широкая полоса на матерчатых жалюзи. Ничто в этом помещении не напоминало о сыре. Сырные упаковки всех форм и размеров из кабинета Шёнмангера-старшего оказались бы здесь неуместны, заключил Клуфтингер. На стенах, помимо картин, висели странные угловатой формы светильники, тоже из стекла и полированной стали, и Клуфтингер был готов поспорить: свет они давали бирюзовый. Еще одним настенным украшением служили часы, которые, собственно, часами и не были: крошечный проектор отбрасывал изображение бирюзового циферблата, в нем поднимались пузырьки, два из них — лилового цвета — виртуально обозначали реальное время.
Все расселись в мягкие кресла.
— Не понимаю, о чем я должен вам сказать. Я очень занят, — недовольно пробурчал юниор.
— Мы хотим знать, что вам известно о профессиональной деятельности Филиппа Вахтера до того, как он перешел на ваше предприятие. — На сей раз Клуфтингер взял сухо-деловой тон.
— Думаю, не больше вашего. Он был гениальным химиком, и нам посчастливилось заполучить его.
— Что конкретно послужило счастливым случаем? Что должно было произойти, чтобы он снизошел до заштатного заводика?
И снова его порадовал негодующий блеск в глазах хозяйского отпрыска в ответ на его шпильку.
— Господин инспектор, что значит «заштатный заводик» и почему «снизошел»?! У нас солидное предприятие, имеющее имя в своей отрасли, к тому же интенсивно развивающееся, с тех пор как мы начали выпуск инновационной продукции. Это подтверждается нашей прибылью. Я не допущу, чтобы вы называли наш завод второ- или даже третьеразрядным! Я не потерплю подобной диффамации!
Порох, заложенный комиссаром, вспыхнул даже быстрее, чем он ожидал. Между тем фрау Мозер принесла для наследника молокозавода кофе — естественно, без молока — в асимметричной граненой чашке из бирюзового стекла.
— Господин Шёнмангер, я просто имел в виду, что даже на фоне молочных производств в нашем регионе ваше предприятие скорее мелкое. Ничего негативного в это я не вкладывал.
— Все другие — дочерние фирмы больших концернов, а мы — самостоятельное частное предприятие с хорошим портфелем заказов, уж можете мне поверить. Мы выиграли тендер на поставку нашей продукции в две национальные розничные сети, а это чего-то да стоит! И я могу вам предсказать: когда дело перейдет в мои руки, мы вообще станем глобальным игроком на рынке! — Молодой коммерсант горячился все сильнее. — Ваш Вахтер вообще должен был радоваться возможности начать все заново именно у нас! И больше я вам ничего не скажу! Нечего мне тут устраивать допрос! — Он уже окончательно вышел из себя.
В этот момент дверь без стука открылась, и вошел Шёнмангер-старший, изумленно глядя на сына. Он поприветствовал полицейских и спросил у своего отпрыска, из-за чего шум.
— Папочка…
Клуфтингер спрятал в рукав улыбку на такое обращение.
— …эти господа решили, будто имеют дело с какой-то задрипанной деревенской сыроварней. Пришлось поставить их на место.
Карл Шёнмангер извинился за несдержанность молодого поколения: горячие, мол, головы, рога пока не обломали. Он пригласил господ полицейских пройти в его кабинет, поскольку его показания будут им более полезны, чем показания сына, сфера деятельности которого в фирме носит узкоспецифический характер. Последнее замечание отнюдь не привело в восторг Петра Шёнмангера, и он с кислой миной поплелся за остальными в старомодный кабинет своего отца и шефа.
