Учитывая теперь уже реальную опасность появления Лукулла, нельзя было позволить римлянам взять строй, что неминуемо затянет бой и изменит его тактический рисунок. Приходилось уповать на ярость и мужество моих бойцов. Словно стая диких оголодавших псов, ведомых природными инстинктами, восставшие бросились на пытавшихся прийти в себя римлян, многие из которых бросали свое оружие и пытались бежать, показывая спины, не обращая никакого внимания на крики своих офицеров и угрозы повторения децимаций. Удар пришелся в тыл и внес смятение в ряды врага. Несмотря на всю ярость наших атак, несколько центурий все же сумели взять строй и пытались сдерживать наше наступление, тем самым давая перевести дух остальным легионерам, но ничего путного из этой затеи не выходило. В отличие от легионеров гладиаторы, отнюдь не боявшиеся сегодня умереть, навалом продавливали плотные построения римлян, вскрывали «черепахи», каждый раз заставляя легионеров отступать.
Я видел в глазах своих бойцов решимость довести начатое до конца, тогда как в глазах римлян сегодня я видел только лишь страх и отчаяние. Похоже, Скрофа никак не ожидал, что подлый раб со своим единственным легионом рискнет высунуть свой нос из-за брундизийских стен. Более-менее организованное отступление легионеров в один прекрасный момент захлебнулось и превратилось в уже неконтролируемый сумбур. Среди легионеров началась все нарастающая паника, послышались первые вопли, мольбы о пощаде. Я видел, как Рут отчаянным броском прорвался к Тремиллию Скрофе и лично расправился с римским полководцем…
Для тех, кого подослал Красс к стенам Брундизия, теперь все было кончено, но не менее отчетливо я понимал, что никто из них в это раннее утро не уйдет с поля боя живым. Я обязан был дать выплеснуть своим людям всю накопившуюся за долгое время ярость, которая буквально пожирала их изнутри.
Сам Красс не появился. Все время непродолжительной схватки, превратившейся скорее в резню, я наблюдал за происходящим со стороны, решив не вмешиваться и иметь возможность сохранять нити контроля за ситуацией в своих руках. Слева от меня огнем пылал римский лагерь, со стороны которого ветер приносил неприятный жженый запах со сладковатым привкусом жареного мяса. Палатки легионеров, охваченные огнем, прогорали, дощатые остовы, превращаясь в пепел, падали наземь, в небо взлетали брызги огненных искр и густые столбы дыма. Я чувствовал приятный жар на своем теле. Справа от меня горел Брундизий, вернее, та его часть, где располагался порт. Друт сделал ровно то, о чем я его просил. Он поджег гавань и перекрыл для Лукулла все возможные входы в город. Я долгое время смотрел на горящий порт, едва различая язычки пламени за толщей утренней дымки и крышами городских домов. Пламя, охотно пожирающее доки, перекинулось на склады. Возможно, уже через час Брундизий окажется охвачен пламенем, а к вечеру город будет лежать в руинах, после того как выгорят все до одного дома за гарнизонной стеной. Сейчас меня это не волновало. Я нарушил свое обещание, данное горожанам, но я оставил этим людям право выбора. Кто-то из них мог попытаться помешать Друту спалить порт и тем самым подписать себе смертный приговор, а кто-то мог попытаться сделать так, чтобы пламя с порта не перекинулось на остальные дома. У каждого был свой выбор, и каждый имел право им воспользоваться по собственному разумению. Поэтому судьба Брундизия была полностью в руках горожан. Я не собирался брать ответственность за этот город на себя.
Я гулко выдохнул и уставился на размытые из-за утренней дымки городские ворота, решетка на которых была поднята вверх. Как только мой офицер появится в их проеме, мы покинем окрестности Брундизия и двинемся дальше. Здесь же у нас больше не было никаких дел. Принимать бой с Лукуллом сейчас выглядело бы полным сумасшествием. Надо было быть полным безумцем, чтобы рассчитывать в этой схватке на успех в тот момент, когда из колоды уже достали все козыри. Да и отнюдь не Марк Варрон Лукулл был главным источником неприятностей, которые нас могли поджидать.
Красс!
Вот где крылся главный подвох. Марк Лициний отправился в Рим, теперь в этом не могло быть никаких сомнений, как не могло быть сомнений в намерениях и целях, которые он при этом преследовал. Красс представлял реальную угрозу. Выдвинувшись вместе со своим войском прямиком в Рим, он с легкостью мог захватить единоличную власть в Республике, когда рядом больше не было тех, кто мог бы воспрепятствовать его утверждению как самодержца, – Помпея и Лукулла. Увы, но я прекрасно понимал, что с теми жалкими крохами, которые остались от моего войска, я ничего не смогу поделать с восхождением проконсула на самый вверх. Мысли об этом добавляли победе, добытой сегодняшним утром, неприятный привкус и горечь. Я понимал, что главные сражения нас ожидали впереди.
