– Да нет, пожалуй, – это мне ни о чем не говорит… Эмманюэль. – Она улыбнулась, но тон голоса был сухим, жестким. И она заявила, даже не глянув в меню: – Только лук-порей под маринадом и клубничный сорбет.
– Как, вы не закажете горячего блюда? Телячье рагу с черносливом – просто супер!
– Нет, я не очень проголодалась.
Не удержавшись, я сказала, что выглядит она похудевшей и усталой. Но София, пожав плечами, возразила с недоумением:
– Как раз напротив, я великолепно себя чувствую.
Не поверив ни одному ее слову, я не стала утверждать обратное. Я знала ее уже достаточно и успела понять, что она не из тех, кто охотно делится своими проблемами. И конечно, забыла предложить ей аперитив. В любом случае она бы отказалась, уверена.
Мне пришлось отойти: оставались и другие столики, а Максим терпеть не может, когда долго разговариваешь с клиентами. Нанси, обслуживавшая столы в глубине зала, возгласила:
– Два «Апероль-хера», шеф!
Тот закатил глаза, а потом бросил мне:
– Ну что, вернулась твоя старуха?
Я выразила удивление:
– Да она не больше моя, чем твоя.
– Ладно, ладно, постарайся выпроводить ее побыстрее, мне к половине девятого нужен столик.
– Слушаюсь, шеф!
– Вот это другой разговор, всегда бы так.
«Ну что за сволочь», – подумала я. Видимо, это читалось у меня на лице, раз он тут же прицепился:
– Не вздумай хитрить со мной, Эмманюэль! Знаешь, сколько девиц мечтают здесь работать – воз и маленькая тележка!
Взяв на заметку его слова, я помчалась на кухню за луком-пореем под маринадом.
Да, этот гад способен подложить мне свинью не сегодня завтра. В один прекрасный день я пошлю его ко всем чертям, но ни в коем случае не доставлю ему удовольствия выставить меня за дверь. Отец мне всегда говорил, что нужно самому распоряжаться своей судьбой и никому не позволять что-то себе навязывать. Сколько раз он мне это твердил, словно символ веры:
– Свобода, Эмманюэль, – ничего нет в жизни прекраснее свободы! Свобода – мое кредо.
Детство, а затем и юность прошли у меня под этим флагом. Как только отцу надоедало одно место, мы перебирались на другое.
И мне это нравилось. Нравилась богемная жизнь, недолгие сборы, в спешке застегнутые чемоданы, брошенные, ставшие вдруг ненужными вещи. Я часто вспоминаю залитые солнцем долины, куда мечтаю однажды вернуться. Случалось, что мы попадали туда, где мне не нравилось, и я требовала, чтобы мы уехали. Но я никогда не имела права голоса. Решал только он. Всегда.
Были еще женщины, которых он посещал, которых, казалось, он обожал и которых иногда я так успевала полюбить, что была готова называть их «мамой», над чем он всегда смеялся. В отличие от меня, он знал, что все эти страстные привязанности не продлятся долго. И всех их он оставлял, даже не попрощавшись и без малейшего сожаления. В детстве, помнится, меня это удивляло. Но потом это вошло в привычку, и я перестала хотеть называть кого бы то ни было мамой. Всем им было предназначено рано или поздно уйти из нашей жизни.
– Мы не сбегаем, а отправляемся на поиски новых приключений! – весело объяснял он мне.
И меня это устраивало. Так что я знала – в один прекрасный день я хлопну дверью этого заведения, даже если я там проработала всего полгода.
За все это время я так и не обзавелась друзьями. Да они и не были мне нужны. У меня был он, и мне этого хватало.
Именно поэтому я ни к чему и ни к кому не привязывалась.
Пока я относила тарелку, к которой она едва притронулась, наши взгляды встретились. В глазах Софии я прочла любопытство. Казалось, она спрашивала себя, почему молодая женщина вроде меня проявляла интерес, пусть мизерный, но все же интерес, к ней – неприметной пожилой даме.
Да я и сама не понимала почему. Только отчего-то мне хотелось бы, например, сесть напротив, поспорить, послушать что-нибудь о ее жизни, узнать, чем она занимается сейчас, что с ней было в прошлом. Какая тайна скрыта за этим печальным и хрупким обликом?
Кто София на самом деле?
Вот почему в тот вечер я обрадовалась ее приходу и почувствовала облегчение.
И я твердо решила, что больше ее не потеряю.
22
Гортензия
Все то недолгое время, что София провела в ресторане, я чувствовала на себе ее тяжелый взгляд. Мне казалось, будто она за мной наблюдает и от нее не ускользает ни одно мое движение.
– Видно, твой босс не очень сговорчив, – сказала мне она, когда я ставила перед ней клубничный сорбет.
– Да я на него плюю.
– И правильно делаешь. Я тоже не выношу людей, которые строят из себя высокое начальство.
– Придурок.
– Согласна, на вид он полный придурок!
Мы одновременно и весело рассмеялись. Максим, наверное, догадался, что мы говорили о нем, но, когда я подошла к стойке, оказалось, что он, не видя меня, сверлил взглядом Софию. И она выдержала его презрительный взгляд. Не уверена, но, по-моему, именно он первым отвел глаза.
Эта миниатюрная женщина тогда меня удивила. По-видимому, она обладала незаурядной силой воли.
Положив на столик тридцать евро, София с усилием поднялась с места. К сорбету она даже не притронулась. Максим в этот момент мне шепнул:
– На втором полно посуды, давай срочно освобождай! У меня тут два педика ждут уже целую вечность!
А времени-то было всего восемь пятнадцать.
София с трудом пробиралась между столиками, направляясь к выходу. Вдруг она покачнулась и ухватилась за спинку стула, тут же извинившись перед сидевшей на нем клиенткой. Я бросилась к ней.
– Обопритесь на меня, София, я вам помогу!
– Спасибо, – пробормотала она.
Видимо, у нее что-то болело. Не вмешайся я вовремя, она могла упасть. Я спросила, возвращается ли она домой.
– Нечего беспокоиться, ведь это в двух шагах, я справлюсь.
– Нет, я вас провожу.
Попросив ее подождать минутку, я пошла отпроситься у Максима.
– Мне нужно довести ее до дома.
– В рабочее время?
– Она плохо себя чувствует. Да и живет в пятидесяти метрах отсюда, я мигом вернусь.
– Так и быть, но все же не испытывай мое терпение, Эмманюэль, всему есть границы.
Мне захотелось ответить, что мне плевать на его терпение. На моем месте отец давно дал бы ему в рожу.
– Тебе захотелось вызвать сюда скорую? Как думаешь, понравится это твоим клиентам?
– Ладно, я же сказал! Но поторопись, ты мне нужна.
