От последней мысли стало вовсе уж тоскливо, и Ира, чтобы не расплакаться над своей незавидной судьбой, занялась активной деятельностью. Как говорил, ухмыляясь, тот же Леша, то ли кого-то цитируя, то ли излагая собственные мысли: «Если не знаешь, чем заняться, – займись хоть чем-нибудь. Толку никакого, но дурные мысли отгоняет. И перед окружающими не стыдно».
Для начала девушка определилась со временем. Солнце стояло высоко, практически в зените, из чего практикантка сделала глубокомысленный вывод, что в этом мире уже почти полдень. Ого, ничего себе, это ж сколько она, получается, проспала?! Часов десять, никак не меньше! Затем она сходила под ближайшие кустики, справив естественные потребности – стресс стрессом, но физиология своего требует, знаете ли. Умыться бы, но как? Никакого водоема поблизости не наблюдалось, даже самого завалящего ручейка. А пить, между прочим, хочется совершенно не по-детски, пересохшее горло после вчерашней рвоты дерет, словно оно из наждачной бумаги, даже слюну глотать больно. Паршиво; значит, нужно срочно искать воду, долго она так не протянет.
Со стороны вчерашней луговины – сейчас, при свете дня, девушка все же определилась с рельефом (геологический факультет ведь заканчивает, чай, не филолог какой!) – внезапно раздался гул сразу нескольких моторов. Испуганно дернувшись, Ирина чисто инстинктивно бросилась на землю, заползая под ближайший куст. Осмотрелась – по незамеченной вчера дороге, проходящей примерно посередине между опушкой и лугом, ползли несколько автомашин. Ну, не совсем автомашин, конечно: первыми и на самом деле двигалась пара темно-серых тентованных грузовиков самого что ни на есть допотопного вида: квадратные кабины со смешными круглыми зеркальцами заднего обзора, тупорылые радиаторы, узкие колеса. Зато следом полз… броневик, наверное? Перёд, словно у грузового автомобиля с открытой сверху кабиной, но сзади – гусеницы, как у танка. Вместо кузова – площадка, над которой торчит стрела подъемного крана. Замыкал небольшую колонну еще один броневик – поменьше размером и с торчащим над угловатым корпусом тоненьким хоботком пулемета.
Интересно, этим-то что здесь понадобилось? Мимо проедут? Или? Как выяснилось буквально минутой спустя, второе: техника остановилась и, дождавшись, пока ветер отнесет в сторону поднятую гусеницами и колесами пыль, на землю спрыгнуло десятка два фашистов. Ага, именно что фашистов, самых натуральных, будто в кино! Серо-зеленые мундиры, напоминающие горшки глубокие каски на головах, ружья в руках…
Затаив дыхание, девушка продолжала наблюдать, мигом позабыв про мучившую ее жажду и саднящее горло.
Спешившиеся немцы стали осматривать подбитые танки, забираясь внутрь тех, что выглядели целыми, и равнодушно проходя мимо сгоревших или разбитых взрывами.
«Раненых, что ли, ищут? – удивилась Савушкина, понятия не имевшая обо всяких там трофейных командах, равно как и о том, что гитлеровцы охотно используют захваченную советскую технику. – Наверное, в плен взять хотят, чтобы в концлагерь отправить!»
Торчащий над бортом бронетранспортера офицер – это девушка определила по тому, что он, в отличие от остальных, был в фуражке, – несколько секунд осматривал лесную опушку в бинокль, после чего вдруг махнул рукой точно в ее сторону. Ну, по крайней мере, так ей показалось. Ствол пулемета описал короткую дугу, нацеливаясь туда же. Подчиняясь приказу, трое гитлеровцев неторопливо двинулись к лесу, и на Савушкину накатила волна такого ужаса, что она едва не грохнулась в обморок. Не запаникуй Ира в этот момент, все могло бы выйти совсем иначе. До немцев оставалось больше двух сотен метров, и можно было спокойно отползти поглубже в заросли. Да и с чего она взяла, что солдаты идут сюда именно по ее душу? Мало ли что приказал им командир?
Но она запаниковала.
Испытанный вчерашней ночью страх оказался всего лишь страхом: ведь она НЕ ВИДЕЛА сгоревших танкистов, лишь подсознательно догадываясь, что именно здесь произошло. А с рассветом ночные страхи и вовсе померкли и выцвели, растеряв большую часть своей пугающей сути: так уж устроена человеческая психика – то, что сводит нас с ума в темноте, с наступлением утра, как правило, кажется вовсе не таким уж и жутким.
Но сейчас, видя приближающихся фашистов, о чем-то весело переговаривающихся между собой на грубом, каркающем наречии, девушка окончательно осознала, что все ее вчерашние предположения – правда. Она и на самом деле в прошлом. В очень-очень далеком прошлом. На войне. На той самой легендарной Великой Отечественной, где навечно остались оба ее прадеда, один из которых пропал без вести в сорок первом где-то в этих краях, а второй погиб в Берлине всего-то за три дня до Победы.
Все это – правда. Она – здесь, за семь десятилетий до своего рождения. Возможно – навсегда.
И она тоже пропадет, исчезнет, растворится в этом времени и в этой войне. И никто, ни мама с папой, ни младший брат, ни Леша теперь никогда не узнают, что с ней произошло. Сейчас, вот буквально сейчас, ее найдут, схватят и поволокут к этим квадратным пыльным машинам. И все закончится, быстро и навсегда закончится. И ее, такой милой, красивой и доброй, любящей жизнь, родителей, свою страну… и так ничего и не понявшего дурачка Степанова, Ирочки, больше не станет. Вообще и навсегда не станет, от слова «совсем»…
Внезапно навалившееся понимание оказалось столь велико, что девушку пружиной подкинуло над землей, заставив броситься, не разбирая дороги, в лес. И это было второй ошибкой: практикантка совершенно позабыла о том, что на ней надета ярко-желтая ветровка, прекрасно различимая даже сквозь густой по летнему времени кустарник. Ее одновременно заметили и офицер, и один из идущих солдат. Пулемет коротко прогрохотал, трассирующей очередью указывая направление, и гитлеровцы, срывая с плеч ремни карабинов, рванулись вперед. Пули прошли высоко над головой, сшибая листву и мелкие ветки, с сочными шлепками впиваясь в стволы деревьев – пулеметчик вовсе не собирался стрелять на поражение. Но Савушкина этого не знала, будучи уверенной, что стреляют именно по ней, что лишь добавило паники.
Мысок горного ботинка зацепился за узловатый корень, и девушка с размаху шлепнулась на землю, проехавшись животом по прошлогодней листве. В кармане что-то громко хрупнуло, ломаясь – то ли пудреница, то ли смартфон. Упала – и осталась лежать. Сил подниматься, куда-то бежать и что-то делать уже не было – словно выдернули вдруг некий внутренний стержень. Падение и предательский хруст оказались последней каплей, спусковым механизмом начавшейся истерики… Глаза предательски защипало, и Савушкина, уже ничего не стесняясь и ни от кого не прячась, в голос разрыдалась, уткнувшись лицом в пахнущую прелыми листьями лесную землю. И самозабвенно, до икоты ревела, сотрясаясь всем телом, как бывало в далеком детстве, до тех пор, пока чьи-то руки не подхватили ее под локти, рывком вздернув в вертикальное положение. Грубого тычка в спину она даже не осознала, автоматически, будто робот, переставляя ноги…
– Слушай, Ирк, так ты ж, наверное, кушать хочешь? – встревоженно осведомился десантник, переглянувшись с Локтевым, внимательно слушавшим рассказ девушки. Третьим молчаливым слушателем был контрразведчик – Леха, собственно говоря, специально настоял, чтобы они двигались именно так – впереди Батищев, позади – спецназовец. Остальным знать о приключениях Савушкиной пока необязательно. Ну, или вообще необязательно.
