– Требую адвоката.
– Ах так! Значит, все-таки чистое пиратство с твоей стороны?
– А тебе очень хочется, чтоб так оно и было? Так вот – фиг тебе! Мне тебя очень жаль, папочка, но я оплатила сумму, указанную в каталоге, – в полном размере и наличными. А программу мне скопировали в университетской библиотеке. Вот так. Съел?
– Думаешь, выкрутилась? Бросаешь деньги на ветер.
– Не думаю. Мне она нравится.
– Мне – тоже. Но ты выбросила деньги на ветер. Надо было меня спросить.
– Да ну?
– Попалась! Я-то сначала думал, что ты подобрала ключи к моему кабинету или открыла дверь заклятием. Рад слышать, что ты всего лишь экстравагантна. Сколько ты заплатила?
– Хм… со студенческой скидкой – сорок девять пятьдесят.
– Что ж, недорого. Я заплатил шестьдесят пять. Смотри, если эта сумма вдруг всплывет в твоих счетах за семестр, я вычту ее из твоих карманных расходов. Еще одно, моя сладенькая: у нас в гостях очень милые люди. Леди и джентльмен. Так вот, мы вошли в гостиную, точнее, в то, что раньше ею было. И этим милым людям пришлось любоваться твоей камасутрой в самых что ни на есть натуральных цветах. Как это тебе?
– Но я же не хотела…
– Ладно, забудем. Но запомни, что шокировать людей крайне невежливо, особенно если они – гости. В следующий раз будь поосторожней. Ужинать придешь?
– Да. При условии, что меня отпустят пораньше и я помчусь со всех ног. Свидание, папочка.
– А когда вернешься домой?
– Не вернусь. Мы до утра репетируем «Сон в летнюю ночь». На шабаш соберутся тринадцать ведьмовских ковенов.
Он вздохнул:
– Гм. Уф, хвала трем старым каргам, что ты сидишь на пилюлях.
– Пилюли-люли. Тормоз ты, папочка. На шабашах не беременеют, это всем известно.
– Всем, кроме меня. Ладно. Спасибо и на том, что согласилась с нами отужинать.
Внезапно она с визгом свалилась с трамплина. Камера отслеживала ее падение.
Над бассейном взметнулся фонтан брызг, а потом Сибил всплыла, отплевываясь.
– Папочка, ты меня спихнул!
– И как у тебя язык поворачивается говорить такое? – ответил тот, притворяясь обиженным.
Живая картина мгновенно исчезла.
Как бы продолжая разговор, Кейти Фарнсуорт сказала:
– Джеральд все пытается командовать дочкой. Разумеется, без особых успехов. Лучше бы затащил ее в постель и удовлетворил свои инцестуальные желания. Но и он, и она для этого слишком благонравны.
– Женщина, напомни мне, чтобы я тебя выпорол.
– Конечно, дорогой. Тебе не пришлось бы даже применять силу. Ты только скажи, чего хочешь, и она разрыдается от облегчения и тут же тебе отдастся. И все у вас получится в самом лучшем виде. Я права, Маргрета?
– Да, конечно.
К этому времени я был настолько шокирован, что ответ Маргреты меня не возмутил.
Ужин восхитил бы заправского гурмана и возмутил бы светского льва. Стол накрыли в обеденном зале, то есть в той же общей гостиной, но с совершенно другой голографической программой. Потолок стал выше, окна – огромные, расположенные через равные промежутки и обрамленные тяжелыми портьерами – выходили в ухоженный сад.
Один из предметов меблировки въехал в комнату самостоятельно – уж он-то точно не был голограммой, а если и был, то не полностью. Этот банкетный столик, насколько я понимаю, служил одновременно буфетной, плитой, холодильником – короче, представлял собой прекрасно оборудованную кухню. Таково мое мнение, которое вполне может быть оспорено. Я могу только утверждать, что никаких слуг не видел, а наша радушная хозяйка ничего ровным счетом не делала. Тем не менее муж нахваливал ее отличную стряпню и делал это с превеликой вежливостью; мы – тоже.
Джерри все-таки кое-чем занимался: нарезал мясо (великолепный ростбиф на кости, которого хватило бы на отряд голодных скаутов) и, не сходя с места, разложил его по тарелкам. Наполненная тарелка медленно подплывала к тому, кому предназначалась, подобно игрушечному поезду, бегущему по рельсам, хотя ни поезда, ни рельсов тут не было. Возможно, соответствующие механизмы были скрыты голограммами. Впрочем, это лишь спрятало бы одно чудо за другим.
(Позже я узнал, что в этом мире техасские богачи держали прислугу и даже хвастались этим. Но у Джерри и Кейти скромные вкусы.)
За столом нас было шестеро: Джерри – на одном конце, Кейти – на другом, Маргрета сидела справа от Джерри, его дочь Сибил – слева, я – справа от хозяйки, а слева от нее – юноша, с которым встречалась Сибил.
Звали молодого человека Родерик Лаймен Калверсон Третий; мое имя он не уловил. Я уже давно подозревал, что самцов нашего вида, как правило, следует выращивать в бочонках и кормить сквозь дырку для затычки. А по достижении восемнадцатилетнего возраста торжественно принимать решение – выпустить чадо в люди или наглухо закупорить его в бочонке.
Юный Калверсон не дал мне оснований изменить это мнение. И я охотно проголосовал бы за то, чтобы упомянутую выше дырку закупорили.
В самом начале ужина Сибил объяснила, что они оба из одного университета. Тем не менее Калверсон был в равной степени чужд и нам, и Фарнсуортам.
Кейт спросила:
– Родерик, вы тоже учитесь колдовству?
Он поглядел так, будто понюхал какую-то дрянь, но Сибил спасла его от необходимости отвечать на столь грубый вопрос.
– Мамочка! Род удостоился атама уже несколько лет назад.
– Простите мое невежество, – спокойно произнесла Кейти. – Атам – это диплом, который выдают по окончании обучения?
– Это священный нож, которым пользуются при различных ритуалах. Его можно применять…
– Сибил! Здесь присутствуют иноверцы! – Калверсон бросил укоризненный взгляд на Сибил, а потом уставился на меня.
Я подумал, что ему здорово пошел бы фонарь под глазом, но постарался убрать с лица даже следы этой мысли.
Джерри спросил:
– Значит, теперь вы остепененный чернокнижник, Род?
Сибил опять вмешалась:
– Папочка! Правильный термин…
– Помолчи-ка, сладенькая, пусть он сам ответит. Так что же, Род?
– Это слово употребляют невежды…
– Погоди-ка, Род! В некоторых вопросах я недостаточно информирован и в таких случаях стараюсь пополнить свои знания; именно этим я сейчас и занят. А ты не имеешь права, сидя за моим столом, упрекать меня в невежестве. Ну а теперь ответь мне, и, пожалуйста, без этих, как их там… обсинуаций.
Калверсон негодующе раздул ноздри, но взял себя в руки.
– Адепта нашего искусства обычно именуют «ведьма» или «ведьмак», «ведун» или «ведунья». «Маг» или «колдун» – приемлемая формулировка, но технически не очень точная; она означает «чародей» или «волшебник»… но не все волшебники – ведьмы, и не все ведьмы занимаются магией… Слово же «чернокнижник» употребляется в оскорбительном смысле, так как ассоциируется с поклонением дьяволу. А наше искусство – отнюдь не поклонение дьяволу; к тому же употребленный вами термин и его производные подразумевают нарушение запрета, клятвопреступление – а ведьмы ни клятв, ни запретов не нарушают. Поправка: наше искусство запрещает нарушать клятвы. Ведьме, нарушившей клятву, данную даже иноверцу, грозит суровая кара, а в особо тяжких случаях – изгнание. Поэтому меня следует именовать не «остепененный чернокнижник», а «посвященный мастер» или, если вам так угодно, «ведьмак».
