– В этой коробке, – сказал Фрэнки, – величайшая история, так никем и не рассказанная. Другого шанса получить Пулитцера у этой газеты уже не будет. Многие пытались разгадать тайну, – он мотнул головой в сторону Синди, – но едва ума не лишились.
– Что в коробке? – повторил Дэвид.
– В этой коробке, друг мой, последние записки и личные вещи Ронила Дж. Брюна, Душителя с окраин, человека, который изнасиловал и убил, возможно, не менее семи девочек в начале восьмидесятых. Когда в две тысячи втором его казнили, все, что у него было в камере, он велел переслать сюда, в этой коробке. К ней прилагалось письмо от самого Брюна, в котором он заявлял, что не виновен в тех преступлениях, за которые его казнили. Он написал, что улики, указывающие на истинного убийцу, содержатся в этой коробке. И если он не врет, и штат Огайо убил невинного, этот сюжет – тот самый, что случается раз в жизни.
– Это мерзкий розыгрыш, – сказала Синди. – Брюн хочет отомстить. С помощью прессы хочет поставить под сомнение свою виновность и нашими руками подвергнуть новым пыткам семьи своих жертв. Хочет властвовать над ними даже после своей смерти.
– Ты имеешь в виду, он хотел властвовать, – поправил Дэвид.
– Хочет.
Фрэнки заерзал в кресле, улыбка сошла с его лица.
– Мы не без причины убрали коробку из нашей норы, – сказал он. – Не просто так зафигачили ее на шкаф. И если ты откроешь ее, будь добр уважать наши… предрассудки, и в комнату ее не тащи.
– Это коробка с привидениями? – спросил Дэвид.
– Да.
– Да ладно!
Но Фрэнки не смеялся.
– Да брось ты!
– Слушай, все, что я знаю, – пока мы держали коробку здесь, творилась какая-то хрень. Может, дело в коробке. Может, нет…
– Точно, – сказала Синди.
– Но когда мы закрыли ее и вынесли из комнаты, все прекратилось.
– Например? – спросил Дэвид.
– Типа, захочешь испортить воздух, а вдруг наложишь в штаны, – сказал Фрэнки.
Дэвид прыснул, и все трое хохотали, пока у Дэвида не заболело в боку, а у Фрэнки не выскочила сопля из носа.
– Когда я открыла коробку, у меня началась сильнейшая головная боль, – сказала Синди, и взгляд ее на секунду затуманился. – Той ночью мне приснилось, что меня трогает мужчина.
Фрэнки не удержался от смешка.
– А утром у меня случился выкидыш.
– Господи Иисусе, Синди! – воскликнул Фрэнки. – Это уж слишком. Слишком.
– В моей спальне есть место – постоишь в нем, и потом неделю будешь пахнуть дешевым мужским одеколоном.
– А с тобой что случилось, Фрэнки? – спросил Дэвид, стараясь избавить свое воображение от картины, которую нарисовала Синди.
Фрэнки пожал плечами.
– Всякое, – сказал он. – Меня избил до полусмерти какой-то бродяга, а в полиции мне потом сообщили, что он слепой, это официально зафиксировано, к тому же сам еле двигается. Однажды утром я проснулся и увидел, что моя собака подавилась собственным языком. Допустим, все это череда случайностей. Но в этой коробке скрыт Мрак – по-другому не скажешь. Ты ощущаешь его. Как будто что-то давит тебе на грудь. Я думал, что у меня начинается депрессия или вроде того. Но когда я закрыл коробку и убрал ее, – Фрэнки подпрыгнул и развел руки, – та-дам! Здоров, как лошадь.
– Серьезно, Дэвид, оставь коробку в покое, – сказала Синди.
И тогда Дэвид сделал глупость, которая никому другому и в голову бы не пришла: он забрал коробку домой.
Коробка весила 78 фунтов, и 145-фунтовому Дэвиду пришлось помучиться, чтобы сначала, забравшись на стремянку, снять ее со шкафа, а затем отволочь с восьмого этажа Вестерн-резерв-билдинг на парковку к своему «санденсу». По пути домой он чувствовал, как дополнительное утяжеление багажника влияет на поведение автомобиля на дороге. Машина не слушалась его. Ее заносило. На хайвее он никак не мог встать в общий поток или выехать из него – в нужный момент машина медлила. Как будто на заднем сиденье расположилась команда борцов сумо.
Он затащил коробку в их квартиру на первом этаже и с глухим стуком водрузил на стол в крохотной кухоньке. Элизабет позвонила ему, чтобы предупредить, что остается после работы – разобраться с планами уроков. Последние несколько месяцев такое случалось все чаще и чаще, но он и не думал сомневаться, там ли она на самом деле, где говорит. Сейчас он остался наедине с секретами, таившимися в коробке.
В животе крутило от волнения. То же самое он чувствовал, открывая новый роман Роберта Маккаммона или Ричарда Паттерсона, – волнение от близости тайны. Только сейчас все было гораздо круче. Он будет первым, кому откроется эта тайна. Конечно, Фрэнки и Синди просмотрели содержимое коробки, и оно навело их на какие-то мысли – но это их мысли, не его. История, которую эти бумаги расскажут Дэвиду, будет уникальной, неповторимой.
Коробка открылась со звуком, похожим на еле слышный вздох.
– Помните, что вы сказали мне при нашем знакомстве? – спросила доктор Поподопович, худая женщина, восседающая за столом из красного дерева.
– Да, – ответил Дэвид.
– Тогда вы понимаете мою озабоченность.
– Я ничего не чувствую.
– Значит, будем избавляться от этого постепенно.
– Сколько времени это займет?
– Три месяца.
– Нет.
– Это не аспирин, – сказала она. – Это гораздо ближе к героину.
– Вы говорили, от синдрома отмены я не умру.
– Дэвид, вы можете дойти до такого состояния, что захотите умереть.
Ее звали Афина Поподопович. Она одевалась в наряды с узором «пейсли», которые не производили с конца 60-х. Бог знает, где она их покупала. Когда-то доктор Поподопович работала консультантом и кем-то вроде няньки у достаточно известной рок-группы. За годы, прошедшие с тех пор, как они занимали вершины хит-парадов, рокеры стали трезвенниками. Афине Поподопович не надо было объяснять, что значит «покатиться под откос». Она была рядом с Дэвидом после Брюна. Была с ним и после того, как Элизабет покончила с собой. Она поставила его на ноги. До сих пор он всегда следовал ее советам.
– Вы рискуете свести на нет все, чего мы достигли, – сказала она чуть жестче, чем обычно. – Если ваш организм вновь не научится вырабатывать вещества, нужные для формирования положительных эмоций, вы можете очень быстро впасть в жесточайшую депрессию. Такой удар сделает вас зависимым от лекарства на всю жизнь. Боюсь, в подобном состоянии вы можете выкинуть какой-нибудь фортель. Честно говоря, я беспокоюсь и за Таннера.
Последние слова его задели.
– Таннер поживет с моим отцом, пока я не приду в норму. В любом случае меня не будет в городе, я работаю над статьей.
