После беспощадной атаки Сайненбергера судья объявил короткий перерыв, позволив Дэвиду собраться с силами. Присяжные не глядели на него, выходя из зала.
– Мы готовились к этому. Обсудили все и так и эдак. Вы знали, как отбивать его вопросы. Что произошло?
– Надоело выкручиваться. Если мы просто объясним все как есть, присяжные увидят, что я ничего не скрываю.
– Присяжные думают, что вы псих. На их месте и я бы так думал. Все ваши показания… – Руссо поднял кулаки и разжал их. – Пропали! Пшик – и нету!
– Есть другие свидетели, которые…
– Дело в вас, Дэвид! – сказал Руссо. – В вас все дело. Помните это, когда мы проиграем.
Помощник прокурора вылетел из комнаты. Дэвид посидел там минуту, обессиленный, раздавленный, злой. Порылся в себе, пытаясь понять, совершил ли он ошибку. Но глубоко внутри душа была спокойна. Он не сможет жить дальше, не сказав всей правды, даже если проиграет дело.
В перерыве Дэвид вышел в коридор. Перерыв был короткий, Элизабет и отец оставались в зале. А Синди Ноттингем не осталась.
– Наконец-то мы уединились, – кокетливо произнесла она.
– Мне нечего тебе сказать, Синди.
– Если прессу не кормить, она съест тебя самого, ты знаешь.
– Тогда вперед, съешь меня, Синди.
– Мило.
– Что бы ты сделала на моем месте? – спросил он.
Она знала, о чем он.
– Я бы на твоем месте пришла ко мне.
– У меня такого выбора не было. Энди…
* * *
…Подошел к столу Дэвида. Было уже восемь вечера, и за окнами светился и пульсировал округ Уэйрхаус, последний в Кливленде островок социального равенства. Бо́льшую часть дня Энди проспал в попытках избавиться от донимавшей его мигрени. В этот час все сотрудники уже ушли домой.
– Что читаешь, Дэйви? – спросил Энди.
Дэвид показал несколько страниц рукописи, распечатанной с двойным интервалом.
– Очерк Синди, – сказал он. – Я взял его из общей папки. Люблю читать первую полосу до того, как номер поступит в продажу.
– Хорошая привычка, – сказал Энди. – Бывало, сам это делал. Ну и что думаешь?
– Годится. Она отобразила все хитросплетения этой семейной истории, не напрягая читателя юридическими подробностями.
– Это уже третий вариант. Ты бы видел предыдущие – правил нещадно.
– Ну, ведь все получилось. Особенно то, как она использует прием с рассказом от имени служанки.
– Тебе понравилось?
Дэвид кивнул, но от Энди не ускользнуло, что он чего-то недоговаривает.
– Что?
– Нет, ничего. Мне понравилось.
– Мне-то не заливай.
– Я не заливаю.
– Тогда что?
– Ничего. Я просто предложил Синди способ выбраться из ямы, куда она себя закопала. Сказал, что, если б у нее был сторонний наблюдатель, это бы лучше читалось.
Выражение лица Энди не изменилось, но редактор начал бледнеть – и наконец завопил:
– Гребаная сука!
Дэвид был так поражен, что подскочил на месте:
– В чем дело?
– Ты сказал ей найти служанку и сделать ее рассказчиком?
– Ну да.
– И она взяла и сразу нашла служанку, с которой до того никогда не общалась, прямо вот так?
Дэвид начал понимать, к чему он клонит.
– Я не этому ее учил.
– Знаю, – сказал Энди, уже тыкая в кнопки на своем мобильном. – Синди? Синди, где твои заметки по этому материалу о семье?
Энди повернулся к ее столу, уменьшенной копии мусорной свалки.
– Где? – заорал он.
Он пошарил под свитером. Швырнул пустую бутылку из-под чая со льдом в перегородку – так, что та оставила на пластике вмятину. И наконец выудил откуда-то кипу бумаг.
– Где твое интервью со служанкой?
Пауза.
– Почему оно у тебя дома, если все остальное здесь?
Долгая пауза.
– Не ври мне, Синди, твою мать, после всего, что я для тебя сделал.
Пауза.
– Ты мне только скажи… сама знаешь что… ты, мать твою, знаешь, о чем я… Скажи мне, Синди.
Пауза.
– Мне что, зарубить очерк, который уже стоит в завтрашнем номере?
Пауза.
– Господи, в бога душу мать! Чтоб тебя! Ты, сука безмозглая! Ты вообще понимаешь? Ты хоть какое-то представление имеешь, что бы из-за этого было? Тебе повезло, что Дэвид это отследил. Нам повезло. Чтоб глаза мои больше тебя не видели, а то я за себя не отвечаю. Пошли кого-нибудь за своими вещами. У тебя один день, иначе все сам выброшу. Да, ты уволена на хер!
Разговор закончился.
Энди стоял в дверях и дышал, как боксер, повисший на канатах. Он посмотрел на Дэвида.
– Молодца, парень, – сказал он. – У нас дырка в номере. Напиши мне чего-нибудь симпатичное.
И прежде чем Дэвид успел ответить, что ничего готового у него нет, что он опять отвлекся на Брюна, Энди исчез в своем кабинете и запер дверь.
* * *
Сеансы у Афины дважды в неделю помогли Дэвиду. А двухдневная «передышка» в Гленнс, в палате для самоубийц, напугала его достаточно, чтобы появились силы бороться с симптомами ПТС – учреждение для почти, но не совсем съехавших с катушек граждан располагалось в викторианском особняке, и воняло там засохшей блевотиной и хлоркой.
Однако голос Брюна не смолк окончательно. Дэвид быстро понял, что чем больше он нервничает, тем больше его мозг становится уязвим для Брюнова вторжения – или, так сказать, «приступа», когда подсознание Дэвида принимается вещать голосом Брюна и пытается разнести сознание к чертям. Он так и не решил, какое объяснение правдоподобней. А пока убедил своего врача не давать ему таблеток. Правда, она угрожала снова упрятать его в психушку при первых же признаках маниакального состояния или депрессии, а тогда ему точно придется сидеть на лекарствах.
А теперь на него вновь накатило.
Первое, что он сделал, – позвонил Элизабет, но она не отвечала. Что странно в такой поздний час. Не говорила ли она, что задержится после работы, чтобы помочь со школьным мюзиклом? Не уверен.
Из-за него уволили Синди. Нехорошо, даже если он разоблачил ее хитроумную подделку. Теперь Энди хочет, чтобы он заткнул дыру в газете, возникшую в результате этого ЧП.
Он прошерстил местные ежедневные газеты в поисках подходящей темы. Ничего. Сейчас слишком поздно, чтобы обзванивать тех немногочисленных информаторов, которыми он обзавелся за девять месяцев работы в «Индепендент». Думал позвонить Фрэнки, но тот совсем недавно сдал материал в пять тысяч слов для первой полосы предыдущего номера – о подставной компании, снимающей сливки с контракта с аэропортом.
