Он толкнул Дэвида так, что у того потемнело в глазах.
– Нет, – сказал Дэвид. – Но на твоем месте я бы испугался того, что сейчас будет.
– Что ты хочешь сказать? Меня освободили, козел. Дэвид постучал по микрофону на лацкане.
– Он включен? – спросил Тримбл.
– Не уверен, – сказал Дэвид. – Был включен, когда я вошел. Но оператор мог его выключить.
Тримбл посмотрел на дверь, словно ожидая, что сейчас сюда ворвутся полицейские, чтобы увезти его обратно в тюрьму, – и к черту оправдательный приговор.
– Врешь, – сказал он.
– Как же я могу тебе врать, Райли.
– Ты мне мозги пудришь. – Руки Тримбла тряслись.
– И кто у нас теперь испугался?
– Пошел на хер, – сказал Тримбл и вышел.
Дэвид вышел за ним.
Все говорили глаза Полмана. Он и оператор слушали, сунув головы в одну пару наушников.
Позади них старшина присяжных давала эксклюзивное интервью «Экшн ньюс».
– Я просто не поверила этому журналисту, Неффу этому. Я вообще журналистам не верю. А этому особенно. Нахально себя вел. Если это их лучший свидетель, никакого дела у них не было с самого начала.
Тримбл бросился на камеру Полмана, как на своего личного врага.
– А-а-а-а-а! – закричал он, дергая блок с видеокассетой.
В коридоре все замерли. Все глаза были прикованы к оправданному убийце, атакующему камеру.
Оператор Полмана схватил Тримбла за воротник.
– А ну руки убрал от техники!
Вместо того чтобы отдать камеру, Тримбл швырнул ее в стену. Камера ударила в кирпич в паре дюймов от головы какой-то женщины и упала на пол, не разбившись. Тримбл взглянул на Дэвида.
– Сука! – завопил он и бросился на писателя.
Дэвид, не раздумывая, выставил навстречу кулак. С громким хрустом он врезался в нос Тримбла.
Из толпы выскочили двое полицейских. Они схватили Дэвида за руки.
– Он сам на меня напал, – сказал Дэвид.
– Прекратите немедленно, – сказал один из копов.
Дэвид вдруг представил, как это выглядит в глазах всех, кроме Пятого канала: бешеный журналист избивает человека, которого он несправедливо обвинил.
– Отпустите! – крикнул Дэвид. – Он признался.
– Оставьте его в покое! – завизжала плотная женщина, дальняя родственница Тримбла.
– Он говорит правду, – сказал Полман. – Джерри все записал на кассету. Вы думаете, почему Тримбл сейчас раздолбал нашу камеру?
– Я невиновен! – сказал Тримбл.
Он опять бросился к Дэвиду, но на этот раз полицейские были наготове. Они придавили его к полу и скрутили ему руки за спиной.
– Ты меня обманул! – кричал Тримбл, пытаясь вырваться.
– Кончай, Тримбл, а то применим тайзер, – сказал полицейский постарше.
– Да арестуйте его уже! – выкрикнул кто-то.
Новостники принялись переставлять камеры, чтобы заснять противостояние во всех ракурсах.
– За что его арестовывать? – спросил полисмен постарше. – Он оправдан.
– Хрень это все! – крикнул какой-то подросток из толпы.
– Таков закон, – ответил полисмен.
– Господи Иисусе, – протяжно произнес низкий голос. Толпа раздвинулась, пропуская судью Сигела. Лицо у него было мертвенно-бледное, вместо мантии – джинсы и рубашка поло.
Сигел упер руки в боки и некоторое время раздумывал, прищелкивая языком. Поглядел на Дэвида и Полмана и сказал:
– Вы ставите под сомнение всю мою репутацию.
Он покачал головой, затем обратился к толпе зевак:
– Я не могу приказать арестовать этого человека. Однако этот инцидент показывает, что Тримбл – человек, который может представлять опасность для себя самого и других, оставаясь на свободе. Самое безопасное для него место в настоящий момент – это палата в психиатрической больнице. По крайней мере, на какое-то время. А ближайшее психиатрическое заведение находится как раз рядом, в окружной тюрьме. Офицеры, прошу препроводить мистера Тримбла в камеру.
– Нет! – закричал Тримбл. – Я не псих! Твою мать, судья! Я не псих!
– Уберите его от меня, – сказал Сигел.
Полицейские поволокли Тримбла к лифту.
Проходя мимо Дэвида, Тримбл уставился на него, как бы запоминая.
– Ненавижу, – бросил он. – Ты меня еще попомнишь.
* * *
К тому декабрьскому дню 2007 года, когда Тримбл признался в убийствах сразу после оправдательного приговора, продажи «Протеже серийного убийцы» составляли только 2452 экземпляра. В конце концов, это была книга местного масштаба. Но тем же вечером Полман показал эксклюзив в эфире местного филиала Эй-би-си, и череда последующих событий вознесла Дэвида к новой и странной жизни.
Днем позже сюжет Полмана прошел по общенациональным телеканалам. О нем говорили в «Утреннем шоу» на канале «Фокс». Через неделю большой сюжет дали в программе «Прайм-тайм». А еще через месяц всех заткнула за пояс «Дэйтлайн Эн-би-си», отыскав затерянного свидетеля в деле Донны Дойл, который уверенно опознал в Тримбле человека, с которым видел Донну перед тем, как она исчезла. Законодатели Огайо, почуяв бесплатный пиар и уступая новым настроениям публики, поставили на рассмотрение вопрос об отмене смертной казни в своем штате. Один из показушников провозглашал: «Несправедливая казнь Брюна должна служить постоянным напоминанием о том, что мы никогда не можем быть полностью уверены в вине преступника. Это не значит, что правосудие несостоятельно, – скорее, как все мы, оно несовершенно и склонно к ошибкам. Следовательно, мы не можем с чистой совестью выносить приговоры о высшей мере наказания. Да будет Бог высшим судьей». Начались дискуссии – большей частью среди мудрецов «Фокс ньюс» – об отмене закона о повторном привлечении к ответственности за одно и то же правонарушение, но, к великому облегчению Дэвида, их быстро заглушили более разумные голоса. Несколько нью-йоркских издателей предложили Полу переиздать книгу в мягкой обложке. Предисловие, которое Дэвид написал специально для нового издания, напечатали в «Вэнити фэр». Кинокомпания Сэма Мендеса спешно купила права на экранизацию.
Через три месяца после вердикта было продано сто тысяч экземпляров книги. Шесть месяцев спустя – полмиллиона. Элизабет к тому времени уже не было в живых.
От всего этого у него просто не могла не пойти кругом голова – говорил себе потом Дэвид. Да, он заметил, что стоило животу Элизабет округлиться, как к ней вернулись приступы подавленного настроения. Он списывал это на стресс – как тут не нервничать, если ребенок изменит всю их жизнь? У него у самого был стресс. Но он принимал лекарство и чувствовал, все теперь будет о’кей. Просто будет, и все, – вовсе не из-за денег и не из-за ривертина. По крайней мере, так ему казалось. Он пытался объяснить это Элизабет. Она улыбалась и кивала.
