«Для русского уха славянский словарь как золото церковных риз или иконных окладов; великолепный материал, созданный временем и историей – как бы самой природой, – для передачи гимнической поэзии Византии»
[147].
Но Г. П. Федотов указывал и на серьёзные недостатки церковнославянского языка в стремлении переводчиков к буквальному, подстрочному переводу при несоответствии древнегреческих и славянских грамматик и синтаксиса и, конечно, при многих словарных трудностях, что часто делает церковнославянские тексты трудно понимаемыми современным русскоязычным человеком.
Церковнославянский язык, при всем своём богатстве и красоте, – язык мёртвый. А литературный русский язык, на котором говорят и пишут образованные люди, – язык живой и, значит, постоянно впитывающий в себя новые элементы. С XVII века не было изменений в церковнославянском языке, и, таким образом, разница между ним и народным языком возрастала и возрастала.
Большинство епископов хотело дальнейшего приближения славянских текстов к русскому современному литературному языку, и лишь меньшинство предлагало перевод на обиходный.
* * *
При попытке реформирования литургического языка надо принять во внимание очень важное обстоятельство. Русская культура неразрывно связана с делом святых братьев Кирилла и Мефодия, распространением христианства на Руси и с Русской Православной Церковью. Русский литературный язык, на котором говорят и пишут образованные россияне, является важнейшим элементом русской культуры. Он развивался на основе взаимодействия кирилло-мефодиевского церковно-старославянского, хотя и не родного, но понятного языка, и народного разговорного русского языка. Вначале литературным языком Руси был почти исключительно церковнославянский. Через него, через переводы на него воспринимались древними русичами новые для них отвлечённые понятия, а также происходило знакомство с византийской культурой.
С начала XVIII века и Петровских реформ, как известно, в русском языке царил хаос. В него хлынула масса иностранных слов, смешались грамматические формы, и неизвестно было, в каком направлении будет развиваться язык. Великий Ломоносов, первый научно проанализировав историю языка русского народа и отношение к нему церковнославянского, смог повлиять на дальнейшее развитие русского литературного языка, зиждящееся на сохранении в нем церковнославянских элементов и на взаимодействии их с народно-русской основой. Это взаимодействие сделало литературный русский язык могучим, гибким и богатым. Церковь на протяжении веков способствовала сохранению этого языкового баланса. Ломоносов писал:
«Российский язык в полной силе, красоте и богатстве, переменам к упадку неподвержен утвердится, коль долго Церковь российская славословием Божиим на славянском языке украшаться будет»
[148].
На этом языке, достигшем своего совершенства в творчестве Пушкина, создавался «золотой век» русской литературы. И. С. Тургенев писал:
«Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык, этот клад, это достояние, переданное нам нашими предшественниками!… Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием; в руках умелых оно в состоянии совершать чудеса»
[149].
Но вот при богоборческой советской власти, в результате насильственного внедрения атеистического материалистического мировоззрения и новой пролетарской культуры, высокий стиль и церковнославянизмы стали исчезать из языка. Языковой структурный баланс нарушился. Язык обеднел и огрубел. И вся русская жизнь духовно обеднела и огрубела
[150].
В этой новой ситуации русским, учившимся и воспитывавшимся в советское время, богослужение на церковнославянском языке стало ещё менее понятным, чем их предшественникам до революции. С обретением свободы Русской Церковью вопросы о доступности народу богослужения и богослужебного языка приобрели новую актуальность. Но многие духовные лица и миряне высказывают по этому поводу своё мнение, которое сводится к дилемме: перевести ли богослужение на современный обиходный язык, или, следуя завету Святителя Тихона, данному им ещё в его бытность архиепископом Православной Миссии в Америке, сделать новый славянский перевод, более понятный современному русскому человеку и, в то же самое время, сохраняющий свою возвышенность и неотмирность, и как всё в храме – иконы, ладан, священнические ризы – вводящий нас в иной, Божественный мир.
А переход на обиходный язык, часто совсем неоправданный, как например слова анафоры: «Примите, ядите, Сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов» в одном из новых переводов звучит так: «Возьмите, ешьте, это моё тело, которое преломляется за вас». Настойчивое, принципиальное стремление убрать из литургического языка все церковнославянизмы может только способствовать обмирщению и духовно-эстетическому обеднению богослужения. А русский литературный язык, и так уже обедневший, не будет иметь той поддержки от Церкви, о которой писал Ломоносов. Также нельзя забывать, что церковнославянский язык служит большему взаимопониманию православных славян.
Но как же осуществить реформу литургического языка, сделав его более понятным современному русскому человеку?
Надо заменять непонятные или получившие другой смысл слова (как непщевати, дориносима, мили ся деем, странствия, позор) понятными; упрощать грамматические структуры, устраняя двойственное число, сложные глагольные времена и т. д.; приближать, где возможно, синтаксис к русскому. В результате такого подхода богослужебные тексты стали бы более понятны русским людям; поэтичность, красота торжественность и привычность церковнославянского языка сохранились бы; а Церковь, как и встарь, помогла бы сохранить убывающую двухпластность русского литературного языка и его высокий и обиходные стили. Все же «духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился» – звучит поэтичнее, чем «испытывая духовную жажду, я с трудом шёл по неприветливой пустыне».
Но задача эта очень ответственная и сложная. В выполнении её должны сотрудничать филологи, поэты, богословы и консультировать музыкальные деятели. Это дело всей Церкви. Поэтому прежде всего надо поддержать Священноначалие Русской Церкви в организации продолжения работы, начатой дореволюционной Предсоборной комиссией по редактированию богослужебных текстов.
Вот в Свято-Николаевском соборе в Вашингтоне на церковнославянской службе священники стараются заменять непонятные церковнославянские слова русскими, читать Священное Писание по-русски, а из стихир и тропарей канонов выбирать наиболее понятные.
* * *
Хорошо, что эти и связанные с ними проблемы, а также тема соборности и приходской жизни стали актуально обсуждаться. В современном мире стирается грань между исконно верующими людьми и новоприходящими, между традиционными христианскими землями и новыми территориями. Христиане теперь всюду окружены людьми, совершенно оторванными от церковных традиций. Поэтому опыт миссии полезен всюду.
