Ближе к истине было бы то, что человек в любом обществе склонен думать, что условия, в которых он живет, естественны. Как правило он не знаком с другими условиями жизни. Он окружен знакомыми вещами и считает нормальным то, что может привести в ужас представителя другого общества. В худшем случае эти условия можно сравнить с «Чарли Чаплином в фильме о золотой лихорадке, когда он бегает в лачуге, с трудом держащейся на краю скалы» (Чеслав Милош, «Пытливый ум»
[22]). Пропаганда убеждает русских в том, что на Западе живется не лучше, чем в СССР. Дезертирство редко вызвано сознательным выбором бегства в лучший мир. Гораздо чаще оно становится жестом отчаяния. По мнению Чеслава Милоша, дезертир может преодолеть пропаганду своей страны только из-за отчаяния и отвращения к ней:
«Пропаганда, существующая в Советском Союзе, убеждает русских в том, что нацизм и американизм одинаковы только потому, что их породила одинаковая экономическая система. Русский верит в эту пропаганду немногим меньше американца, которого журналисты убеждают в том, что гитлеризм и сталинизм — одно и то же».
Когда в августе 1960 года на Восток бежали Уильям Мартин и Бернон Митчелл, президент Эйзенхауэр выразил негодование от лица нации, сказав, что предатели заслуживают смерти. Они бежали с ценной информацией о деятельности Агентства национальной безопасности. Когда на Запад в 1954 году бежал офицер КГБ Петр Дерябин, ЦРУ скрывало его в течение пяти лет, настолько ценную информацию он принес с собой. Когда его представили общественности, он стал бежавшим героем: он «выбрал свободу», он «обманул коммунистическую диктатуру» и так далее. На самом деле он сделал то же, что и Мартин и Митчелл, — предал свою страну, оставил семью, которая, несомненно, пострадала от этого шага (у Мартина и Митчелла семей не было), и принес секретную информацию в качестве пропуска в США. В частных разговорах сотрудники ЦРУ признают, что к этому поступку Дерябина побудила не идеология, а оппортунизм, что многие другие важные перебежчики руководствовались практическими соображениями, решая бежать в другую страну. У них плохие отношения с Москвой, разваливается семейная жизнь, им не дают продвигаться по службе — все, что раньше толкало человека к спиртному, теперь может толкнуть его к дезертирству.
Однако нельзя недооценивать отвращение к коммунистической системе, которое овладевает перебежчиками. Время от времени они описывают нарастающее осознание лжи, которое заставило Чеслава Милоша написать следующее:
«Мое решение было вызвано не работой мозга, а протестом желудка. Человек может убедить себя в том, что он поправит свое здоровье, глотая живых лягушек, он проглотит одну лягушку, затем вторую, но третью лягушку не примет его желудок. Таким же образом все мое существо восстало против нарастающего влияния доктрины на мое мышление».
Ужасным в наши дни стало то, что людям по обе стороны железного занавеса приходится глотать живых лягушек, и по обе стороны находятся брезгливые люди, восстающие против этого. Мартина и Митчелла к дезертирству подтолкнул шок от того, что они узнали о методах работы ЦРУ. Мы должны рассматривать дезертирство как человеческую проблему, как болезнь нашего времени, а не как вопрос борьбы добра и зла.
Дезертиры имеют огромную ценность для разведки. В ЦРУ признают, что агентство получило больше информации о советской разведке именно от дезертировавших агентов, нежели от собственных шпионов. Русским, в свою очередь, Мартин и Митчелл предоставили подробное описание АН Б, а также взломанные шифры СССР. Кроме разведывательных данных, дезертиры дают хороший повод для ведения пропаганды. Каждая сторона с выгодой использует неприятное положение, в котором оказалась другая сторона. Методы пропаганды одинаковы — о дезертирах пишут в газетах, а сами они появляются на экранах телевизоров. Затем пресса внимательно следит за тем, как они привыкают к новой жизни.
Американский дипломат, недавно работавший в Москве, вспоминает состояние удивления, которое он испытал, отправившись кататься на коньках со своей семьей. В парке имени Горького на зиму были залиты дорожки, что сделало парк огромным катком. Были построены деревянные кабинки для переодевания, и дипломат, завязывавший шнурки на ботинках, был удивлен, услышав рядом с собой английскую речь. Он повернулся и узнал в говоривших группу американских дезертиров. Другие американцы, посещавшие Москву, также сообщают, что встречали перебежчиков в общественных местах. Говорят, что их лидерами стали Гай Берджесс и Дональд Маклин.
Берджесс и Маклин представляют собой простейшее объяснение дезертирства — дезертирство по необходимости. Они бежали тогда, когда британская разведка начала интересоваться их политическими убеждениями. Они живут в Москве с 1951 года, и об их жизни известно от иностранцев, посещающих Россию.
Сыновья Маклина каждое лето ездят в детский лагерь на побережье Азовского моря. Они пионеры. И Маклин, и Берджесс работают в отделе английской литературы в издательстве Правительства СССР. Берджесс более общительный из двух англичан, завербованных советской разведкой, когда они начали работать в Министерстве иностранных дел. Когда в 1959 году в Россию приезжал Рэндольф Черчилль, он встречался с Берджессом. В 1957 году американский адвокат Уильям Гудман был в московской опере, человек, сидевший рядом с ним, представился Берджессом. Они разговаривали во время антрактов. Берджесс казался совершенно спокойным. «Они стали обычными московскими интеллигентами», — такой вывод сделал Гудман.
В прошлом октябре Берджесс был на вечере, устроенном в честь отъезда корреспондента агентства Франс Пресс. Берджесс сказал, что хотел бы поехать в Великобританию, чтобы навестить свою мать, Еву Бассет. Он свободно обсуждал свою жизнь в Москве, однако заметил во время разговора, что «ко всем приходит осознание того, что ты совершил ошибку», добавив при этом; «Через десять лет я чувствую себя счастливее, чем пять лет назад». Когда он уходил с вечера, на котором были журналисты всех московских газет, он сказал с каким-то странным удовлетворением: «Боже мой, я думаю, что это снова будет на первых полосах мировых газет». Маклин бывает в обществе реже, чем его друг, и спокойно живет со своей женой Мелиндой, бывшей жительницей Чикаго.
Еще один пример дезертирства из-за угрозы ареста — семья Стернов. Марта Додд Стерн, дочь американского посла в Германии Уильяма Додда, и ее муж, Альфред Стерн, бежали в 1957 году в Мексику после того, как стало известно, что они входили в сеть Джека Собла. Супруги отказывались отвечать на повестки, вызывавшие их в суд, и были оштрафованы на 25 000 долларов каждый за неуважение к суду. В сентябре было предъявлено обвинение в шпионаже и организации заговора. К этому времени они уехали из Амстердама в Прагу по поддельным парагвайским документам.
Всем новым перебежчикам устраивают своего рода медовый месяц. Стернов возили на экскурсии по всей России. Посетители Ясной Поляны, имения Л. Н. Толстого, могут найти их имена в книги записей. Там они провели целую неделю. Но шум вокруг них скоро прошел, и они поселились в Праге. Марта Стерн, душа семьи, пыталась получить работу в пропагандистском журнале «Жизнь Чехословакии». Она написала главному редактору письмо, в котором указывала на ошибки в стиле англоязычных номеров журнала и предлагала улучшить его. В ответном письме редактор написал: «У нас уже есть редактор английских номеров, перебежчик с тридцатилетним стажем». С тех пор семья Стернов живет в безвестности, с мыслью, которая, видимо, преследует всех перебежчиков: «Я никогда не вернусь домой».
