Заговор был нейтрализован, но двуличный министр полиции Фуше берет Ришмона под свою опеку. Чтобы не подвергать его риску раньше времени, Фуше отправляет Ришмона в Америку, где отважный претендент сражается с каннибалами (!) и становится вождем краснокожих, после чего с почетом принят королем Жуаном и, конечно же, официально им признан. Все тот же Жуан советует ему вернуться в Европу.
Претендент следует его совету. Каждое мгновение ожидая покушения на свою жизнь, он инкогнито въезжает во Францию и выходит на связь с семьей. Его с насмешками прогоняют прочь. Перед отъездом претендент зачем-то оставляет большую часть своих документов судебному исполнителю Фюальде, которого позже убивают при довольно загадочных обстоятельствах, по версии Ришмона — по прямому приказу короля, и уезжает в Италию. Здесь в 1818 году его арестовывают в Модене, полиция конфискует последние бумаги, и несчастный «принц» уже не в силах доказать, кто он и откуда.
В 1833 году, когда беспомощность полиции и неуловимость претендента уже начинают вызывать насмешки общественности, стражам закона все же удается выйти на след лжедофина. Через некоего Алексиса Морена, давно подозреваемого в связях с Ришмоном, удается передать письмо, адресованное самозванцу от несуществующей графини, которая, конечно же, всей душой сочувствует его делу и жаждет встречи. Претендент попадает в расставленные сети и 29 августа его отправляют в тюрьму Сен-Пеларжи.
30 октября он должен был предстать перед судом присяжных, но бюрократическая система заходит в тупик — неизвестно подлинное имя арестованного. Начинаются поиски, и всплывает имя Клода Перрена. Впрочем, как было уже сказано, тождества не удалось доказать. Сам подсудимый настаивает на имени Анри Ришмон, но доказать этого не может. Свидетели обвинения противоречат друг другу. Один узнает в нем Эрваго, другой — Матюрена. Некая платная полицейская осведомительница прилюдно называет его Людовиком.
Из положения находят довольно оригинальный выход. В судебных бумагах претендент именуется Анри Эбер, «присвоивший себе в тюрьме титул барона Ришмона». Под этим именем самозванец и попадает наконец на скамью подсудимых. Обвинение безжалостно. Среди свидетелей престарелый Лан, бывший тюремный служитель дофина. Лан категорично подтвердил, что перед ним самозванец. Хотя не стоит сбрасывать со счетов тот факт, что Лан получал в это время солидную пенсию от государства, исследователи все же склоняются к тому, что он говорил правду.
Довольно любопытные истории всплывают при опросе свидетелей защиты. Так, уже упомянутый Морен вдруг рассказывает, как, будучи мальчиком, он гулял со своим воспитателем и под влиянием всеобщего ажиотажа был принят за дофина, бежавшего из Тампля. Кое-как ему удалось убедить местных жителей и местную полицию, что он не имеет с этой историей ничего общего. Однако, как рассказывает сам Морен, с того времени он дал себе обещание, что будет служить верой и правдой настоящему дофину, наверняка сумевшему бежать из тюрьмы.
Другие свидетели, которые также не могут ничего доказать, говорят только о своем полном доверии претенденту. Сам же Ришмон категорически отказывается отвечать на вопросы, что было с его стороны самой разумной тактикой. Вынесенный приговор суров — 12 лет каторжных работ. Ришмон возвращается в тюрьму Сен-Пеларжи. Он пробыл в ней около года и по недосмотру тюремщиков сумел бежать, что вызвало новую волну слухов, а затем до 1840 года скрывался у тех последователей, что остались ему верны.
Однако даже существуя на нелегальном положении, претендент не теряет времени даром. Как только он чувствует себя вновь свободным гражданином (в 1840 году король Луи-Филипп объявляет амнистию всем осужденным за политические преступления), из печати выходит второй вариант «мемуаров». Основа их остается та же — показания Матюрена и роман «Кладбище Мадлен». Разночтения с «первыми» мемуарами довольно значительны, однако самозванец, не моргнув глазом, объясняет, что первый вариант лишь отдаленно соответствовал истине, так как он сам находился под угрозой ареста, теперь же по прошествии стольких лет можно наконец рассказать всю правду.
Претендент опять начинает с момента бегства, приуроченного на сей раз к 19 января 1794 года, то есть моменту после отъезда из Тампля четы Симон и начала работ по «изоляции» дофина в его комнате. Бегство организует собственной персоной принц Конде, его подручными выступают главарь шуанов Фротте и доктор Ожардиас, тот самый наставник юного Морена, которому с большим трудом удалось убедить возбужденных горожан, что его воспитанник не дофин. Им удается уговорить жену Симона, и под видом врача Ожардиас проникает в Тампль. Именно он пробирается ночью в комнату дофина, принося с собой уже известную картонную лошадку, внутри которой спрятан на сей раз «немой ребенок, страдающий золотухой», который был усыплен наркотическим питьем, уложен в постель дофина, а самого беглеца вынесли в пакете с грязным бельем (что уже прямо восходит к рассказу Брюно).
Далее бежавший дофин встречается в Париже с Фротте (заметим — бывшим в то время в Англии) и Жозефиной Богарне, затем уезжает на Запад. Следующий этап «мемуаров» совпадает с первым вариантом, с тем лишь изменением, что из американского периода исчезают каннибалы, а также индейское племя, выбравшее Ришмона своим вождем (наверное, даже самозваному барону это показалось чересчур), зато добавляются короткие поездки в Азию, Африку и Индию.
Появляется и новая интересная деталь — в убийстве герцога Беррийского обвиняется король Людовик, якобы не желавший уступить — как того требовал герцог — свой трон «законному королю».
Удивительно, но перекроенные мемуары самозванца многие принимают на ура. Окрыленный этим успехом, претендент отправляет письма герцогу де Бордо, Кавиньяку и Папе Пию IX, который, если верить сохранившимся документам, дает Ришмону тайную аудиенцию в своем изгнании в Гаэте. Тайну, впрочем, сохранить не удается, но даже поднятая этим новая волна слухов не помогает претенденту достичь желаемого.
Видя, что дело никак не желает сдвинуться с мертвой точки, претендент идет ва-банк и подает в суд на герцогиню Ангулемскую, требуя у нее половины наследства, но из-за смерти ответчицы до слушания дело не доходит.
Последние годы жизни лжедофин проводит на полном пансионе у своей ярой поклонницы графини д’Апшье и в последнем, третьем, варианте «воспоминаний» среди прочего подчеркивает, что Брюно и Эрваго (ранее много раз обруганных им за самозванство) не существовало на самом деле. И тот и другой — всего лишь псевдонимы его самого, Ришмона. Таким образом он трижды пытался добиться утверждения своих «прав».
Претендент умирает 10 августа 1853 года, причем следует заметить, что он — один из немногих «Людовиков», закончивших жизнь на свободе и в полном благополучии. Акт о кончине пишется одним из его приверженцев, и, конечно же, на нем стоит имя Луи-Шарль Французский. То же самое выгравировано на могильной плите претендента в Глезе.
Кем же был Ришмон-Эбер на самом деле? Невозможность установить с полной достоверностью настоящее имя и происхождение претендента не могла не породить новую волну догадок. Как было уже сказано, наиболее вероятным является отождествление самозваного барона с Клодом Перреном, впрочем, существует мнение, что под именем Ришмона все-таки выступал известный в то время парижский мошенник по фамилии Эбер.
