Княжества и ганзейские города севернее реки Майн объединились в новый Северогерманский союз. Королевство Саксония, бывшее союзником Австрии, формально не потеряв в территории, тоже оказалось включенным в Северогерманский союз. Управление Союзом отдавалось прусскому королю, как «президенту Союза», канцлеру и двум палатам, нижняя из которых избиралась на основе всеобщего избирательного права.
Из грома пушек в самом центре Европы всего за несколько недель родился новый мир — и канцлер этого нового мира энергично взялся за его переустройство. Канцлером, конечно, стал Бисмарк. А Блейхредер — коммерческим тайным советником. Дать ему эту должность Бисмарк «настоятельно попросил» у Вильгельма в пику истории с проваленными переговорами по репарациям.
События во Франции и «шпионские игры»
Хотя стало очевидным, что доминирующей силой на континенте становится Пруссия, в Париже еще делали ставку на силовое решение споров с ней. При этом подтвердилась не только точность прогнозирования в политике, но и обнаружилось сужение реального влияния Ротшильдов на правительства. Альфонс Ротшильд поставил целью довести до сведения императора Наполеона III, что война противоречит интересам Франции и будет пагубной. Два надежных источника обеспечивали полноту осведомленности Альфонса Ротшильда о намерениях Берлина.
Первым был главный «немецкий еврей», точнее «еврей Бисмарка» Герсон фон Блейхредер, который изначально был «человеком Ротшильдов» (как все запутано!). И что совсем любопытно, впоследствии (уже после победы), ротшильдовский ставленник Блейхредер вместе с Бисмарком — с немецкой стороны — улаживал неизбежный и тяжелый вопрос о французских контрибуциях с Альфонсом Ротшильдом — с французской. Канцлер-победитель держался грубовато, не преминув напомнить, что дед банкира Альфонса в свое время был у немцев «придворным евреем». Блейхредер же, представляя победившую сторону, понятно, не язвил над поверженным, но и, что удивительно, не вызывал никакой неприязни у этой самой поверженной стороны, т. е. у Альфонса Ротшильда.
Второй источник выглядел вообще экзотически: сведения поступали от одной из парижских куртизанок, Ла Паивы. По другой версии (а может быть, и так и эдак) от некой графини Кастильоне.
А что же это была за особа и откуда она взялась? Ла Паива, или Эстер Ланцман (позднее Полин-Тереза Ленчменн, затем мадам Вилльенг, еще позднее мадам маркиза де Паива и, наконец, графиня Хенкель фон Доннерсмарк) — знаменитая «дама полусвета», финансовый гений и примечательный персонаж в этой истории.
Ла Паива, граф фон Доннерсмарк и Блейхредер. Кто кого переиграет? Ла Паива была одной из самых успешных французских куртизанок XIX века. Она начала как польская еврейка из московских трущоб, дочь ткача Мартина Ланцмана и его жены
Анны Амалии Кляйн. В 17 лет стала женой Антуана Вилльенга, портного. Но Эстер презрела свои супружеские обязанности и поселилась в трущобах Парижа, возле церкви Святого Павла, взяв имя Терезы и пытаясь найти богатого воздыхателя. Она нашла оного в лице Генри Герца, пианиста, и стала его любовницей, получив допуск в художественные, но все же не в аристократические круги. Ее салон посещали Рихард Вагнер, Ханс фон Бюлов, Теофиль Готье и Эмиль де Жирарден. Далее ее путь очень извилист — Америка, Британия, снова Париж… В Бадене, найдя там более широкое поле для применения своих способностей, она встретила португальского маркиза Альбино-Франческо де Паи-ва-Араухно. Так как ее первый муж умер, она была свободна и 5 июня 1851 г. вышла замуж за маркиза, получив титул и громкое имя. Потом маркиза сменил сказочно богатый немец граф Гвидо Хенкель фон Доннерсмарк, близкий приятель как банкира Блейхредера, так и прусского канцлера Бисмарка.
В то время, по свидетельствам историков, она носила жемчуга, бриллианты и другие драгоценные камни на сумму около двух миллионов франков. Выстроенный для содержанки графа роскошный особняк на Елисейских Полях, спроектированный Пьером Можином, был самым элегантным в Париже. Дворец Паивы приобрел в Париже практически такую же известность, как позднее Эйфелева башня. Говорят, что когда автор комедий Эмиль Ожье впервые увидел бесценную лестницу из оникса, ведшую в покои Паивы, он воскликнул: «Как добродетель, так и порок имеют свои ступени».
И однажды Гвидо фон Доннерсмарк, этот прожигатель жизни, вопреки предостережениям друзей повел свою возлюбленную под венец. Неравный, практически пользовавшийся дурной славой брак молодого человека, обремененного большими долгами, должен был (в этом мнении силезские магнаты были едины) означать крах некогда процветавшего дома Хенкелей фон Доннерсмарк. Конкуренты уже присматривали себе куски пожирнее из богатой добычи, которая неизбежно должна была попасть к ним в руки. Но редко кто так глубоко ошибаются. Едва его брачные узы были официально оформлены, как Гвидо из «графа-шалопая» превратился в ловкого бизнесмена.
Впрочем, это произошло не совсем по доброй воле, так как за теми решениями и приказами, с которыми прибывали в Силезию срочные курьеры из далекого Парижа, стоял не кто иной, как Паива, та самая распутница, которая, как все думали, должна была привести графа к банкротству.
Феликс Пиннер, специалист по экономическим вопросам того времени, отмечал: «Паива была прямо-таки гением в деловых вопросах. Чуткий инстинкт подсказал ей, что в наполовину промотавшемся немецком графе-гуляке дремлет талант умело вести дела, а его германские владения представляют собой прекрасный материал для того, чтобы начать ворочать большими делами. Граф Гвидо стал мастером своего дела, из объекта денежных операций, которым он был во время партизанской войны со своими кредиторами, он превратился в субъект финансовых операций. На новые кредиты, взятые во Франции и Германии, Гвидо приобретает хозяйственные комплексы, угольные шахты, рудники и металлургические предприятия. Унаследованный от отца металлургический завод «Лаурахютте» он слил с государственным заводом «Кенигсхютте»; опираясь на поддержку банкира Герсона Блейхредера, он создал на их основе акционерное общество и нажил огромное состояние. Блейхредер тоже разумеется не остался внакладе».
Салон графини охотно посещал и Альфонс Ротшильд. Здесь, в кругу ценителей Ла Паивы, он получал ту конфиденциальную информацию, в которой нуждался. В общем, эта особа вполне могла претендовать на роль Маты Хари своего времени.
Но как и у знаменитой шпионки дела у Ла Паивы в конце концов пошли неважно: ее и графа Доннерсмарка впоследствии выслали из Франции по подозрению в шпионаже.
Зато Блейхредер, при том что он приятельствовал с обоими, принимал участие во многих их делах, финансировал львиную долю их предприятий, ничуть не пострадал! Сыграло роль как покровительство самого Бисмарка, так и собственные таланты обеспечить себе «алиби». Считается, что он, «выжав досуха» их тандем как финансово, так и информационно, элегантно «сдал» графа и графиню.
Весной 1870 г., обнаружив, что граф вместе с дамой срочно покинули Париж, Альфонс Ротшильд сообщил при личной встрече Наполеону III, что конфликт с Пруссией явно обостряется. Французский император обратился к нему с просьбой переслать в Лондон по «семейным каналам связи» шифрованную депешу с запросом, окажет ли Британия помощь Франции в случае войны? Депешу получил и расшифровал лондонский кузен, Натаниэл Ротшильд, и он же переслал ответ британского правительства: «Нет, помощь оказана не будет».
