Шаньюй Чжичжи, расколовший сюннускую державу в середине I века до н. э. и бежавший с остатками своих сторонников в Канцзюй, «посылал народ на возведение городской стены, каждый день работало по 500 человек, которые закончили постройку в два года»
. Но Канцзюй и до Чжичжи был страной многочисленных городов
, и мятежный Чжичжи всего лишь использовал местные традиции. Впрочем, ему это не помогло — город, построенный им на реке Или в Семиречье, был взят ханьскими войсками в 36 году до н. э., вскоре после его основания
.
В хрониках часто упоминается Лунчэн — культовый центр, где сюнну совершали жертвоприношения. Само слово это наводит на мысль о городе или, во всяком случае, об укрепленном месте: синологи переводят его как «Драконово городище»
, «Драконова крепость»
, «город императора»
. Но в какой мере его тем не менее можно считать городом, не вполне понятно. Постоянное население его, видимо, было невелико: ханьский военачальник Вэй Цин, который в 129 году до н. э. достиг Лунчэна, за всю операцию «убил и взял в плен семьсот хусцев»
.
Где находился Лунчэн, тоже непонятно. Существует мнение, что культовых центров с этим названием в разное время было по крайней мере два
, и даже мнение, что Лунчэн — это вообще не географическое название, а название самих культовых собраний сюнну, где бы они ни проводились
. Правда, позднее, в эпоху «Шестнадцати государств пяти северных племен», город Лунчэн уже безусловно существовал — он находился в провинции Ганьсу. Причем это был именно город, выдерживавший длительную осаду войск императора Лю Яо
. Но в эпоху «Шестнадцати государств» сюнну уже действительно занимались масштабным городским строительством. Впрочем, делалось это хотя и по приказу сюннуских императоров, но уже в рамках китайской традиции, под руководством китайских архитекторов.
Помимо Лунчэна в хрониках упоминается ставка шаньюя под названием Бэйтин. Полностью она называлась «Бэй сюнну шаньюйтин» (ставка шаньюя северных сюнну), или коротко Бэйтин (иногда — Лунтин). Но опять-таки совершенно неизвестно, в какой мере ее можно считать городом, а если можно, то с какого времени
.
Известно только, что в ставке сюннуского шаньюя (еще до разделения сюнну на северных и южных) были огромные ямы для хранения зерна. В начале I века до н. э. ханьский посол Су У не поладил с шаньюем Цзюйди-хоу, и тот «заточил его, посадив в большую яму для хранения зерна, и не давал ни капли воды, ни пищи». Яма была обита войлоком — злополучный посол грыз его от голода. В конце концов Су У извлекли из ямы и отправили в ссылку
, — возможно, яма понадобилась для очередной партии продовольствия. Во всяком случае, сам факт таких хорошо обустроенных хранилищ говорит о том, что ставка шаньюя не была передвижной, — даже если сам шаньюй и его «двор» кочевали по степи, в его ставке оставались люди, которые занимались хозяйством.
Китайские хроники представляют сюнну кочевниками, практически не знающими оседлой жизни, но у археологов на этот счет нет единого мнения. В Центральной Азии было открыто больше двадцати ремесленных и земледельческих сюннуских поселений и больше десяти городов, укрепленных глинобитными стенами, валами и рвами
. Правда, все эти фортификации были довольно скромными и не предполагали длительной осады. Да сюнну и сами признавали, что не умеют оборонять города
. Но эти населенные пункты были прежде всего не военными крепостями, а ремесленными и земледельческими центрами.
По поводу того, кто в них жил, есть диаметрально противоположные точки зрения. Одни специалисты считают, что сюнну селили в них пленников и иммигрантов. Другие — что сюнну были полукочевым этносом и некоторые из них сами занимались земледелием и ремеслами
. Последней точки зрения придерживается, в частности, известный российский археолог Л. Р. Кызласов: он подчеркивает, что сразу же после завоевания новых земель сюнну Маодуня приступали к освоению местных залежей руды, устраивали рудники, металлургические, кузнечные, гончарные мастерские. Он же считает, что некоторые сюнну занимались земледелием и придомным скотоводством — разводили молочный скот и свиней
.
Крупнейшим сюннуским центром (из числа тех, что исследованы археологами) был город на левом берегу современной реки Селенги в Забайкалье, существовавший во 2-й половине II века до н. э. — I веке н. э.
Его древнее название неизвестно, и археологи дали ему имя «Иволгинское городище». Это была крепость в форме неправильного квадрата площадью примерно 340 на 340 метров со стенами, ориентированными по сторонам света. Город окружали ряды укрепленных линий — от них до сегодняшнего дня частично сохранились валы и рвы. Внутрь вели двое въездных ворот, расположенных с юга; не исключено, что ворота имелись и в восточной части крепости (ныне она смыта рекой), но с запада и с севера стена была сплошной — жители предпочитали терпеть неудобства, но не нарушать укреплений.
Укрепления эти были довольно мощными: они состояли из четырех линий валов, между которыми были вырыты три рва; наружный вал был самым высоким; внутренний, самый низкий, был усилен деревянной стеной, кроме того, по верху валов тянулись заборы высотой более полутора метров. Глубина рвов достигала двух метров. Ширина всей конструкции превышала 35 метров. Такая линия обороны была абсолютно непреодолима для конницы.
Эта конструкция крепости была, видимо, типичной для сюнну. Сюннуские города, исследованные в Монголии, тоже имели форму, близкую к квадрату. А оборонительная система Иволгинского городища напоминает ту, которую, судя по описанию Бань Гу, выстраивал для обороны своего города Чжичжи: известно, что крепость мятежного шаньюя состояла из пяти рядов укреплений, в том числе крепостного рва, земляной стены и двойного деревянного частокола.
Город был разбит на прямоугольные кварталы, по улицам тянулись сточные канавы. Кроме жилых домов, здесь было немало хозяйственных помещений: металлургические и керамические мастерские, зернохранилища, погреба, даже свинарники… Но крупный скот в городе не держали.
Дома были в основном квадратными, площадью от 3 на 3 до 7 на 7 метров. Обычно они были заглублены в землю (на глубину от полуметра до метра), имели глинобитные стены и двускатную крышу. Внутри они были устроены по стандартному образцу: вход представлял собой пристроенный снаружи коридор и располагался с юга, ближе к юго-восточному углу (как и вход в саму крепость), напротив входа располагалась печь, выложенная из каменных плит. Дымоход проходил над полем, вдоль северной и западной стен, над ним размещались нары-лежанки, и, лишь дойдя до юго-западного угла, дымоход переходил в вытяжную трубу (такая система обогрева известна как «кан»). Пол, как и стены, был обмазан глиной, в нем делались небольшие погребки, возле печки в него врыты керамические сосуды. Вдоль восточной стенки, от входа и до печи, в некоторых домах заметны следы некогда стоявших здесь столбиков, — возможно, это были загончики для мелкого скота и птиц, которые зимовали вместе с хозяевами.
В ста метрах к югу от крепостной стены, на краю той же самой речной террасы, находилось еще одно укрепление, раз в пять поменьше площадью, опоясанное валом и рвом. Здесь археологи не нашли ни следов жилищ, ни культурного слоя — только несколько костей домашних животных. Возможно, это был общественный загон для скота.
