А русские продолжали производить огромное количество бронетехники с минимумом вариантов. Шасси Т-34 шли с заводов в количествах до 2 тысяч ежемесячно, причем они делились почти поровну между обычными типами Т-34/85 и самоходного орудия СУ. Советская артиллерийско-техническая служба создала две новые противотанковые пушки – длинноствольную 100-миллиметровую и 122-миллиметровую, и теперь «сотку» стали устанавливать на самоходные орудия СУ вместо 85-мм пушки. Ни одна из этих новинок не имела преимуществ в начальной скорости или качестве снаряда перед немецкими вариантами 86-миллиметровой или длинноствольной 75-миллиметровой, но за счет веса снаряда достигался тот же эффект, что и при прямом попадании. Такие тяжелые снаряды ограничивали запас СУ и сильно стесняли экипаж, но численное превосходство русских, их привычка терпеть крайние неудобства и энтузиазм при виде нового оружия более чем компенсировали это.
Немцы усиленно работали над массовым производством «пантер», и к зиме 1943/44 года большая часть трудностей, преследовавших войска во время Курской битвы, была устранена. Если сравнивать сами танки, то «пантера» превосходила Т-34/85, хотя не в такой мере, чтобы компенсировать свое относительно небольшое количество. Однако русские добились больших успехов в создании танка «Иосиф Сталин» (ИС), который, несмотря на свой небольшой вес (47 тонн), предназначался для установки на нем новой 122-мм пушки. В ИС использовалось прежнее шасси KB, но была улучшена передняя часть корпуса и увеличена башня. Хотя он не был полностью равноценен последним моделям «тигра», но его подвижность и относительно небольшой вес давали ему возможность держаться вместе со всей массой наступающих танков – что часто было недостижимо для тяжелых германских машин. Поэтому они и вынуждены были зачастую действовать самостоятельно. Далее, сосредоточиваясь на конструкции пушек и производстве шасси, русские все еще ухитрялись ограничиваться в производстве только двумя базовыми типами шасси – KB и Т-34.
К тому же времени (конец осени 1943 года) Красная армия начала пользоваться своей долей той огромной помощи, которая шла с Запада, особенно из Соединенных Штатов. После первых, еще плохо организованных поставок начала 1942 года программа помощи стала принимать продуманную форму и играть весьма значительную роль в поддержании советской военной экономики. Русские предпочитали сами производить свое вооружение, которое почти всегда было лучше того, что предлагали им союзники
[110], но не смогли бы так сконцентрировать силы на выпуске военной продукции без американской помощи, которая включала все виды сырья, от стального проката до сапожной кожи; одежда, одеяла, палатки, радиоприемники; огромное количество консервов, неприкосновенные запасы продовольствия (даже фруктовый сок!) и индивидуальные походные аптечки. Наверное, самым важным из всего были грузовики, особенно полугусеничные «уайт», благодаря которым пехота Красной армии впервые в своей истории села на машины.
Перед немцами стояла опасная и все ухудшавшаяся перспектива. В то время как их численность и огневая мощь оставались на том же уровне или уменьшались, противник постепенно наращивал силы. Он также улучшал свою подвижность, а это обеспечивало более глубокое вклинивание и более высокий темп атак. Но самая реальная опасность для германской армии заключалась в отсутствии согласованного руководства на стратегическом уровне. Водораздел между ОКВ и ОКХ, между Йодлем и Цейцлером, впервые давший себя знать в планировании «Цитадели», теперь стал непреодолим. Единственная эффективная связь между двумя этими штабами осуществлялась только через самого Гитлера. Не было никакого общего плана, с которым могли бы сверяться командующие группами армий и в рамках которого они могли бы действовать по своему усмотрению. Даже поток директив, столь характерный для 1941-го и 1942 годов, начал иссякать, и их место заняла череда «совещаний», обычно совершенно безрезультатных, между Гитлером и отдельными командующими группами армий. Например, прежде чем удалось получить безусловное согласие Гитлера на отход к рубежу Днепра, Манштейну пришлось «совещаться» с Гитлером не менее семи раз
[111]. За то время, пока Гитлер приходил к решению, едва ли можно было что-то сделать для укрепления линии, потому что ни военно-строительный отдел ОКХ, ни Кох, который управлял всеми местными ресурсами, не предоставляли ни материалов, ни рабочей силы для этих целей. Затем, в последние две недели отступления, после поездки Манштейна в Растенбург 15 сентября, произошли хаотическая путаница и спешка, когда все многочисленные учреждения рейха начали эвакуироваться и спасать все, что можно, из этого развала.
ОКХ приказало превратить полосу шириной 15 миль вдоль восточного берега Днепра в «зону пустыни», полностью «стерилизованной» от строений, источников водоснабжения и, конечно, людей. Тем временем Геринг – через чиновников управления четырехлетнего плана, Заукель – через ГБА и Борман – через Коха и других своих назначенцев в рейхскомиссариатах пытались независимо друг от друга заграбастать все, что удавалось, как бы в выполнение общего указа, что промышленные предприятия, общественные сооружения, скот, лошади, мужчины призывного возраста не должны оставаться врагу «в пригодном состоянии».
Однако, когда немцы благополучно перебрались на правый берег реки, им не пришлось долго чувствовать себя в безопасности. Протяженность фронта Манштейна составляла почти 450 миль. Для обороны он располагал только 37 пехотными дивизиями и 17 танковыми и гренадерскими дивизиями, многие из которых имели сокращенную численность. Рациональное распределение сил по фронту затем было нарушено решением Гитлера удерживать плацдармы в Запорожье, Днепропетровске, Кременчуге и Киеве. Последние месяцы 1943 года прошли, как и вся осень, в ряде ожесточенных локальных сражений, кумулятивный эффект которых чуть ли не безвозвратно подточил силы немцев.
В ноябре возникла одновременно угроза Киеву и наступления русских на нижнем Днепре под Кременчугом. Только тогда Манштейну наконец удалось добиться некоторых пополнений от Гитлера. Они состояли из одной пехотной дивизии и двух перевооруженных дивизий «пантер» (14-й и 24-й), двух дивизий «пантер» из резерва ОКХ (1-й и «Лейбштандарте») и одной новой танковой дивизии «пантер» (25-й). Все эти дивизии были направлены Манштейну еще до Рождества 1943 года, но напор русских и задержки с прибытием этих дивизий из-за потери жизненно важных железнодорожных узлов западнее Киева лишили Манштейна возможности хотя бы один раз использовать их в боях. В большой излучине Днепра были достигнуты второстепенные тактические успехи, но удержать Киев оказалось невозможным, и к Новому году германская линия фронта на юге России приобрела опасное кривобокое очертание.
Постоянное отсутствие стратегической концепции, наложившее свою печать на развертывание германской армии на Востоке в течение почти 18 месяцев после «Цитадели», должно быть целиком на совести Гитлера. Но Гитлер не мог не знать, что он делает или, скорее, что он намеревается делать. Фюрер не был самодуром Габсбургом, который передвигал свои корпуса и армии в зависимости от состояния своего пищеварения. Записи его разговоров при обсуждении отдельных тактических проблем (записи, которые в каждом случае хранились и впоследствии цитировались людьми, желавшими представить Гитлера в наихудшем свете) показывают, что он был проницателен и рационален. Но в целом проведении кампании – или, как оказалось, отступления – кажется, что Гитлер сражался в одиночку против единодушного мнения военных профессионалов. Конечно, отчасти это происходило по причине его презрения к Генеральному штабу. «Ни один генерал никогда не скажет, что он готов атаковать; и ни один командир не начнет оборонительного сражения, предварительно не оглянувшись в поисках более «короткой» линии», – возмущался Гитлер на одном из своих совещаний. Еще кажется, что Гитлер предпочитал рассматривать опыт зимы 1941 года – как самый типичный – в качестве доказательства того, что русских можно сдерживать и постепенно изматывать при условии, что прилагается достаточно «воли»; а не менее горькие опыты 1942 года рассматривались как вызванные (многие немцы до сих пор уверены в этом) стечением «исключительных» обстоятельств, вроде размещения румын на флангах. Гитлер был также одержим идеей важности пространства, хотя он редко позволял своим командирам правильно использовать его в обороне. Нет сомнений, что он позволял себе верить, что все хорошо, глядя на настенные карты ОКВ, на которых казавшиеся бесконечными восточные территории оставались между Красной армией и границами рейха. Точно так же он обманывал себя, подсчитывая дивизии «по количеству» и не обращая внимания на новое качество Красной армии, делал сравнения с 1941 годом, когда его номинальное превосходство по численности и танкам было почти таким же большим.
