Тем временем в 30 милях к югу от Умани 11-я армия Шоберта с двумя венгерскими дивизиями смогла форсировать Буг у Гайворона. Ожесточенные русские контратаки и расточительные огневые валы препятствовали смешанным штурмовым группам продвинуться в северном направлении, и русские объявили об этой победе. Но на самом деле клин Шоберта был направлен на другую цель. Силами двух моторизованных дивизий и венгерской кавалерии он уклонился от артиллерийского обстрела у Гайворона и быстро двинулся по левому берегу реки вниз к Первомайску. Здесь 3 августа он встретился с передовыми подразделениями 14-го танкового корпуса Витерсгейма, который был направлен Клейстом на юг, под прямым углом к главной оси наступления. Вокруг всей Уманской группировки была наброшена петля.
В течение пяти дней пехотные дивизии 11-йи17-й армий совершали концентрические марши по степи, проделывая по 30–40 миль в день, пока их артиллерийские орудия перевозились вслед за ними на конной тяге. 8 августа петля превратилась в стальное кольцо, достаточно широкое, чтобы не выпустить никого, разве только мелкие группки русских солдат. Центр тяжести операции уже сместился на сотни миль к востоку, туда с грохотом неслись танки Мантойфеля, к берегам Ингула. Это было время безмятежного наслаждения для немецкой солдатни. Победоносная война кружила головы. Описывая вечерний привал, Малапарте передает романтику этого броска через Украину:
«Ночью прекращаются все бои. Люди, животные, оружие отдыхают. Ни один выстрел не нарушает сырую ночную тишину. Замолкает даже голос артиллерии. Как только заходит солнце и первые вечерние тени крадутся по нивам, германские колонны готовятся к ночному отдыху.
Холодная сырая ночь опускается на людей, свернувшихся в канавах, в узких щелях, торопливо выкопанных среди хлебов, вдоль легких и средних орудий, противотанковых пушек, минометов… Потом поднимается ветер – влажный холодный ветер, от которого немеют все кости. Ветер, веющий над всей украинской степью, насыщен запахом тысяч трав и растений. С темных полей доносится непрерывное потрескивание, это ночная влага заставляет подсолнухи никнуть на своих высоких морщинистых стеблях. Со всех сторон вокруг нас шелестят колосья, как шелковые одежды. Шорох поднимается над всей землей, наполненный тихим дыханием, глубокими вздохами. Защищенные часовыми и патрулями от внезапного нападения, люди предаются сну. А впереди нас, укрывшись в хлебах, в сплошной темной массе лесов – там, за глубокой, гладкой, холодной складкой долины, спит враг. Мы слышим его хриплое дыхание, мы различаем его запах – бензина, смазочного масла, пота».
В период между 15-м и 17 августа Мантойфель и Витерсгейм продвинулись вдоль Ингула, захватив Кривой Рог и достигнув Николаева на юге. Сопротивление русских на реке было слабым и опять-таки страдало от отсутствия центрального управления. Если отдельные русские командиры и проявляли собственную инициативу, общий характер боев следовал обычному плану – малыми силами русские последовательно бросались в бой, истощаясь уже за несколько часов. Оба танковых корпуса быстро овладели рядом плацдармов и выдвинулись в излучину Днепра.
Тем временем пленение войск прежнего Юго-Западного фронта под Уманью широко открыло черноморский фланг для дивизий сателлитов в армии Шоберта. Несколько оставшихся русских частей, не попавших в ловушку, быстро отступали в сторону Одессы, и румыны вместе с венгерской кавалерией почти беспрепятственно вели наступление в направлении устья Дуная. 21 августа эти войска были усилены двумя германскими дивизиями из 11-й армии и успешно форсировали Днепр выше Херсона. Имея свой южный фланг в безопасности, Рундштедт немедленно приказал танковым войскам перегруппироваться в северном направлении, оттянув Витерсгейма назад к району Черкассы – Кременчуг, а Мантойфеля направив к северному углу днепровской излучины, между Днепропетровском и Запорожьем. За сутки 3-й танковый корпус перешел через Днепр выше Днепропетровска и, двигаясь на юг по обоим берегам реки, занял город 25 августа.
Теперь между немецкими танками и всем бассейном Донца никого не оставалось. Они добились такого же полного прорыва, как Гот и Гудериан у Белостока в предшествующем месяце. Казалось, все, что им не хватало, – это горючее, и весь юг европейской России, да и азиатской ее части был бы в их руках. В день, когда Мантойфель овладел Днепропетровском, русские взорвали запорожскую плотину – одно из «крупнейших инженерных сооружений пролетарской революции». Этот отчаянный жест лишил источника энергии промышленные предприятия в излучине Днепра (большая часть которых уже была разрушена демонтажниками Хрущева), но не оказал почти никакого практического влияния за исключением того, что понизил уровень реки в верхнем течении, облегчив организацию переправы саперам Мантойфеля. Тем не менее на символическом уровне разрушение плотины говорило о двух вещах: о почти самоубийственной искренности политики «выжженной земли» и о том, что русские мало надеялись скоро вернуть себе Донецкий бассейн.
В отличие от Бока у Рундштедта не было такой цели, достижение которой закончило или должно было бы закончить войну. Должен ли был он остановиться на Донце? На Волге? У Каспия? Политическая или географическая цель отсутствовала. Германскому командующему приходилось ограничиваться задачами исходной директивы «Барбароссы», где главной задачей было «предотвращение отхода боеспособных войск в обширные внутренние части России». С этой целью командующий группой армий «Юг» теперь направил свои танки не на запад, а на северо-восток. Он знал, что Гудериан также изменил направление, устремив свой взор на крупнейшую и самую желанную добычу на Восточном фронте – огромный гарнизон Киева численностью почти в три четверти миллиона, выполнявший приказ Сталина «держаться любой ценой».
Клейсту потребовалось менее недели, чтобы перестроить 1-ю танковую армию на южном берегу Днепра, а за это время его разведывательные отряды форсировали ряд небольших плацдармов по всему течению реки от Черкасс до излучины. Это была полоса слабой 38-й стрелковой армии, имевшей некоторое количество дивизионной артиллерии, но никаких танков. Буденный держал свои силы к востоку от Киева, и воинские эшелоны из Харькова все еще шли туда в соответствии с приказами месячной давности, которые так и не были отменены.
Фронт советской 48-й армии имел длину в 120 миль, и в последнюю неделю августа против нее находились танковые корпуса Витерсгейма и Мантойфеля, две дивизии 48-го танкового корпуса Кемпфа и дивизия СС «Викинг». Часть пехоты из 6-й армии Рейхенау уже обошла Киевскую дугу и появилась западнее Черкасс. После развала сопротивления в Уманском очаге вся 17-я армия Штюльпнагеля стала свободна. 22-го и 23 августа еще семь пехотных дивизий начали наступать на северо-восток по направлению на Кременчуг и крохотные плацдармы, уже завоеванные танками Клейста.
Русские же в Киеве вообще почти не двигались. Имевшиеся у них танки стояли на приколе из-за отсутствия горючего. Артиллерия была в избытке, но для многих калибров не имелось боеприпасов. Благодаря мобильности танков германские войска перемещались в любом направлении вокруг рыхлого периметра сосредоточения русских войск, сгоняя к центру, как овчарки, ошеломленную русскую пехоту. Этими обреченными войсками, все еще получавшими пополнение, командовал бездарный Буденный, генерал в худших традициях 1914–1918 годов. Имеются данные, что на этой поздней стадии русская Ставка обсуждала возможность отвода Юго-Западного фронта к Харькову или даже на Донец. Шапошников выступал за последний вариант, но Сталин предпочел держаться до последнего перед Киевом, а Буденный, среди своих немногочисленных способностей имевший дар угадывать желания Сталина, докладывал, что он имеет «неприступные оборонительные позиции».
