М.Г.
ваш покорный слуга, и пр.».
Глава XIII.
«Молодая девица, вступая в свет, имеет открытый путь к счастию»
С шестнадцати лет девушка начинала «выезжать» в свет и могла быть допущена на «взрослые» балы.
До этого возраста молодые дворянки получали или домашнее образование, или обучались в частных пансионах. Смольный институт благородных девиц и Екатерининский институт, привилегированные закрытые учебные заведения были доступны немногим.
«Мужчина имеет многие и различные назначения, женщина имеет одно только: вступать в замужество». Чтобы стать привлекательной невестой, девушка должна была разговаривать на одном-двух иностранных языках, уметь танцевать, держать себя в обществе. Обязательными для хорошего воспитания девушки считались уроки рисования, музыки, пения. Желательно было получить какие-нибудь знания по истории, географии, словесности. Однако считалось неудобным для девицы подчеркивать свой серьезный интерес к науке.
Примечательны письма Жозефа де Местра к дочерям:
«Ты хорошо знаешь, милая моя Адель, что я не враг просвещения, но во всех вещах надобно держаться середины: вкус и образование — вот то, что должно принадлежать женщинам. Им не надобно стремиться возвысить себя до науки, и не дай Бог, чтобы заподозрили их в таковой претензии».
«Когда девица хорошо воспитана, послушна, скромна и набожна, она вырастит детей, которые будут похожи на нее, а это и есть величайшее в свете творение. Ежели не выйдет она замуж, то, обладая всеми сими внутренними достоинствами, она так или иначе принесет пользу окружающим. Что касается науки, то для женщин дело сие чрезвычайно опасное… Суди сама, что станется с той юной девой, которая захочет взобраться на треножник и вещать с него! Кокетку выдать замуж легче, нежели девицу ученую…».
Не приветствовалось также чтение газет и журналов. «Мне чрезвычайно хотелось подойти к столу на котором лежат газеты и журналы, но дамы к нему не подходят, хотя комнату, в которой он поставлен, проходят беспрестанно. Таково тиранство обыкновения!»
Пройдет немного времени — и «тиранство» сменится снисходительным отношением ревнителей хорошего тона к «дамским разговорам» о политике. «Я доволен, что ты говоришь со мной о политике и следишь за газетами, — пишет А. Я. Булгаков дочери в 1835 году. — Смешно, если у женщины только это в голове, и она постоянно говорит об этом; но и стыдно не вставить своего словечка, когда говорят о событиях в Европе, и тебе это будет очень полезно в случае, если будешь когда в Петербурге».
Не поощрялся интерес девиц и к чтению романов.
«Жалею, что ты потеряла время над Кларисою
[52]… Укажите мне женщину, которая любит романы; я докажу вам, из всей связи ее мыслей и поведения, что у нее пустая голова и еще пустее сердце», — писал М. Сперанский дочери.
«Начитавшись романов, женщины стремятся к воображаемому счастью, судят обо всем ложно, вместо чувств питают фантазии и делаются жительницами вымышленного мира».
«К несчастию, романы бывают любимым чтением многих молодых женщин, однако же ничто столько не портит их сердца, разума и даже счастия… Сколько я сама знаю таких женщин, которые, будучи обворожены сими баснями, недовольны были ни людьми, ни судьбою; вздыхали о вымышленном счастии, принимали ложные мнения, подвергались излишней чувствительности и делались обитательницами мечтательного мира, были навсегда для нас уже потеряны.
«Многие матери семейств говорят, что чтение не только не нужно девицам, но еще и вредно. Давно сказанное я повторю здесь: книги могут быть друзьями и наставниками, равно как развратителями и злодеями нашими. Благоразумные родители должны наблюдать над чтением детей своих, а не проклинать книг… Добрая мать обязана подавать благочестивые примеры дочерям своим; должна поселять в них охоту к чтению здравомыслящих писателей; учить извлекать из книг пользу; например, чтобы они, прочтя книгу, написали содержание оной; прибавили бы к тому свое о ней рассуждение; сделали бы замечание на красоты и погрешности слога. Такое чтение было бы весьма полезно и приятно для молодых девиц, а матери могли бы тогда судить о склонностях, понятиях и способностях дочерей своих. Не многое, но прилежное хороших книг чтение, освещенное благоразумием родителей может принести пользу».
О пользе «серьезного чтения» пишет в 1839 году своей дочери из Сибири декабрист А. Ф. Бриген: «Не думайте, моя дорогая и любимая Мария, что ваше образование окончено, что вам делать более нечего. Напротив, только теперь для вас начинается воспитание в свете, следующее за воспитанием в школе. Теперь вы должны работать сами над совершенствованием своего ума и духа, читайте хорошие книги, упражняйтесь в искусстве, ведите свой дневник, пишите сочинения и литературные упражнения, и ваше время будет употреблено с пользой».
«Есть еще два дарования, которых обыкновенно не ставят наряду с прочими, ибо и в самом деле они заслуживают лучшее название: дар приятно говорить и хорошо писать письма… Остроумие и чувствительность наилучшие украшения писем, почасту бывают уделом женщин; а к сему должно еще присовокупить ту непринужденность, без которой нет ничего прекрасного. Старайся также, сколько возможно, украшать письма твои разнообразием предметов; сколь много знаю я таких женщин, которые старательным и мелким почерком исписывают целые четыре страницы, а приятельница их с великим трудом, прочитав письмо сие, узнает из оного то, что уже давно знала: что она горячо любима, и что ее отсутствие всякую минуту делается несноснее. Лучше совсем не писать, или в нескольких словах известить о своем здоровье, и о постоянной дружбе, нежели напрасно терять время и бумагу».
Особенно ценилось умение дам и «молодых девиц» писать записки. Примечательно письмо П. А Вяземского жене: «Машенька очень неверно владеет французским языком, так что никогда нельзя быть уверенным за нее, что она в коротком разговоре или в записке не сделает непростительного промаха. Не понимаю, как ты не видишь того, а видя, не принимаешь горячо к сердцу и не чувствуешь, что, оставляя это так, ты губишь ее, ибо предаешь на многие неприятности в обществе. Нельзя судить о характере и душе по записке, но можно судить неошибочно по ней о воспитании, и каждая записка Машеньки будет доказательством d'une éducation negligée
[53]».
Для многих дам того времени писать записки было любимым занятием. А. В. Мещерский в своих воспоминаниях отмечает: «Столь распространенная тогда в нашем обществе (не только между дамами, но и мужчинами) страсть писать записочки особенно тщательно обработанным слогом, с чисто французским остроумием и изяществом, существовала еще у нас, как остаток подражания французскому двору Людовика XVIII и Карла X. Особенность подобных переписок на французском языке, можно сказать, неподражаема; они составляют во Франции целую литературу, которая была еще в большой моде во Франции в высшем обществе во время министерства Гизо
[54] и позже. У нас существовало даже некоторого рода соревнование в этом искусстве между нашими дамами и нечего говорить о том, что моя тетушка и г-жа Синявина не уступали изящностью своего стиля знаменитой писательнице m-me Sévigné
[55]».
