Несмотря на начало промышленной революции, в первом десятилетии девятнадцатого века в этом отношении почти ничего не изменилось. Высокие доходы от землевладения способствовали росту цен на поместья: чтобы приобрести в собственность 3—4000 акров в начале 1840-х годов требовалось 100000 фунтов стерлингов. При том, что большую часть британской промышленности все еще составляли мелкие предприятия с очень незначительным основным капиталом, приобретение земельного владения величиной свыше 10000 акров было доступно лишь единицам, которыми, как правило, были финансисты, такие как Александр Баринг и Сэмюел Ллойд. Как пишет В. Д. Рубинштейн, «в первой половине девятнадцатого века — спустя одно или два поколения после начала промышленной революции — крупные собственники, не входившие в число землевладельцев, составляли ничтожно малый процент от всего класса имущих. Если бы в 1825 году в зале, где находились двести богатейших людей Британии, оказался посторонний наблюдатель, ему простительно было бы подумать, что никакой промышленной революции в Англии никогда не было»
[36].
[
Таблица 2.1]
Среди иностранцев, наблюдавших английское общество в конце 1820-х, наиболее проницательным оказался немец — принц Германн фон Пюклер-Мускау. Между 1825 и 1829 гг. Пюклер провел не один месяц в Англии в поисках наследницы. Особый интерес представляют его замечания по поводу относительной стоимости жизни в Англии и Северной Германии. По мнению Пюклера, предметы первой необходимости в Англии стоили не намного дороже, чем у него на родине, остальное же существенно превосходило в цене. Чтобы вращаться в высшем обществе, необходимо было иметь богатый и разнообразный гардероб. Разъезжать на почтовых по стране было вчетверо дороже, чем в Германии. Не менее дорого обходилась роскошная жизнь в загородных домах, а для их владельцев «один месяц гостеприимства выливался в сумму, — писал Пюклер, — которую у нас богатый землевладелец тратит за целый год»
[37].
Но более всего Пюклер был потрясен несметным богатством Англии. «То, что у нас называется роскошью, — писал он в 1828 г., — у них считается предметом необходимости (sic!) и распространяется на все классы». В комфорте и роскоши английская жизнь превосходила все, что ему прежде доводилось видеть. Поразили принца также «неукротимая жажда богатства и почтительное к нему отношение, характерные для подавляющего числа англичан». В особенности, «огромное богатство землевладельцев Англии неизменно должны потрясать жителей континента»
[38].
Восхищение Пюклера вызвал образ жизни поместных джентльменов, которых он считал лучшей частью английского общества. Они не гонялись за модными увеселениями в Лондоне, а предпочитали «домашнюю жизнь, отшлифованную воспитанием, украшенную предметами роскоши и отличавшуюся сугубой цельностью». Хотя «у нас их сочли бы людьми состоятельными, в Англии, пожалуй, найдется не менее сотни тысяч человек, которые с удовольствием живут такой жизнью…среди солидной и создающей уют роскоши в своих мирных домах; сами себе повелители, в лоне своих семей они живут в безопасности, которую им обеспечивают незыблемые права собственности…именно чрезвычайное число людей надлежащего достатка делают Англию независимой и счастливой»
[39].
Куда меньший восторг вызывали у Пюклера аристократы, составлявшие лондонское высшее общество. Они, по его мнению, были людьми холодными, высокомерными и слишком одержимыми, даже по меркам континентальной Европы, приверженностью к своей привилегированной касте. Жизнь английской аристократии дышала «долгой привычкой к несметной роскоши». Состояния знати были «огромны…даже наши суверенные принцы владеют лишь частицей того, что здесь накоплено знатью». Некоторые из загородных особняков отличались необычайным великолепием. Например, о Вубернском аббатстве — усадьбе герцога Бедфордского — Пюклер писал; «здесь достигнуто сочетание роскоши и величия, существенно превосходящие возможности любого частного лица в нашей стране»
[40].
Замечания Пюклера были продиктованы грустным сознанием того, что его собственные доходы от имения Мускау составляли лишь безделицу по сравнению с получаемыми владельцем Вубернского аббатства, герцогом Бедфордским. Около 1820 года средний ежегодный доход Пюклера равнялся 104000 талерам (15600 фунтам стерлингов). В 1817 г. у него насчитывалось до 400000 талеров (60000 фунтов) долга, который к 1835 году возрос до 600000 талеров (90000 фунтов). Меж тем как ежегодный доход герцога Бедфордского составлял к 1840 году около 100000 фунтов, хотя его отец оставил ему в наследство 551940 фунтов долга. Примерно в 1840 г. годовой доход герцога Бедфордского был от 27000 до 28000 фунтов. Поэтому различие между Пюклером и Бедфордом заключалось не в соотношении между общим и имеющимся в наличии доходом, как и не в масштабе их долгов в процентном отношении к поступлениям. Попросту Расселы были гораздо богаче, чем Пюклеры. Бедфорд имел достаточные средства и мог вовремя периодически погашать свои долги. Герману Пюклеру в конечном счете пришлось продать Мускау
[41].
Практически мы можем причислить Пюклера к представителям прусского общества, поскольку после Венского Конгресса в 1815 г. Саксония, где находилась его усадьба Мускау, вошла в состав Пруссии. В начале девятнадцатого столетия Мускау было оценено для налогообложения в 500000 талеров (75000 фунтов стерлингов), однако эта сумма, по мнению историка — специалиста по имуществу — была более, чем на половину ниже реальной рыночной стоимости. В целом в Пруссии в те времена существовало только два поместья стоимостью свыше миллиона талеров (150000 фунтов), другие четырнадцать оценивались от 500000 до миллиона, а следующие двадцать девять — от 300000 до полумиллиона талеров. Даже если считать, что объявленная для налогообложения стоимость Мускау или стоимость других прусских поместий были, как и поместья Пюклера, в фискальных целях занижены, все равно принц Пюклер остается одним из крупнейших прусских землевладельцев. Это становится вдвойне ясно, если вспомнить, что в 1800 г. из сорока четырех наиболее высоко оцененных поместий Пруссии семнадцать находилось в польских провинциях на юге Пруссии и в Новой Восточной Пруссии. Эти провинции, приобретенные Пруссией после раздела Польши, были от нее в 1807 году отчуждены, а в 1815 г. вошли в состав Королевства Польского. Если исключить Вестфалию и Рейнскую область, которые в 1815 г. вновь отошли к Гогенцоллернам, есть все основания считать, что Пюклеру принадлежало одно из пятнадцати наиболее крупных поместий в Прусском королевстве
[42].
