Наиболее существенное различие между Пруссией и Россией состояло в том, что в первой из названных стран дворяне избегали службы в сферах, связанных с судопроизводством. В России, напротив, чрезвычайно влиятельное Училище правоведения, состав учащихся которого был исключительно дворянским, занималось подготовкой мальчиков из высшего класса к службе в Министерстве юстиции. Правоведы редко были выходцами из среды крупных землевладельцев, тем не менее, они представляли собой привилегированную и высокообразованную часть дворянства. Что касается высших должностей в Министерстве внутренних дел, то Россия тут мало чем отличалась от Пруссии.
Наиболее аристократической должностью во внутренних администрациях обеих стран являлась должность главы провинции — в Пруссии он назывался Оберпрезидент (Oberprasident), а в России — губернатор. Первоначально и Оберпрезидент, и губернатор, подобно ландрату и предводителю дворянства, считались не столько гражданскими чиновниками, сколько личными представителями монарха, наместниками, осуществлявшими контроль за деятельностью всех находившихся в подведомственной им провинции ведомств и учреждений, государственных и дворянских. Но к концу девятнадцатого века и Оберпрезидент, и губернатор стали подчиненными Министерства внутренних дел и на практике превратились в винтики государственной машины. Но и тогда благодаря своему происхождению они выделялись среди прочих чиновников. В Пруссии даже в 1914 г. 83 процента оберпрезидентов были дворянами, что же касается российских губернаторов, то они не только имели намного более древние дворянские корни, чем большинство других высших чиновников, но нередко были крупными землевладельцами, отпрысками древнейших аристократических родов, и весьма часто, выпускниками закрытых элитных школ, военных и гражданских. В обеих странах исполнители должностей глав провинций, как правило, отличались высокой профессиональной компетентностью, опытностью и хорошей подготовкой, но были среди них и те, кто по-прежнему питал пристрастие к стилю и духу старого режима. Например, в 1870-е годы в Померании, самом сердце юнкерства, Оберпрезидент по-прежнему всегда был выходцем из очень знатной провинциальной семьи; в его предшествующий опыт входила длительная служба в качестве ландрата, и, таким образом, он избегал преодоления барьера в виде учебной подготовки к должности гражданского чиновника и обходился легким экзаменом на должность ландрата. Но к началу двадцатого века такие исключения встречались все реже и подавляющее большинство вышедших из юнкеров ландратов проходили полный курс образования и подготовки, необходимых гражданским чиновникам. Тем не менее, два первых оберпрезидента Вильгельма II в аристократической Силезии, принц Герман фон Хатцфельдт (1894–1903) и граф Роберт фон Зедлиц-Трютшлер (1903–1909) были представителями наиболее знатных аристократических семейств Силезии
[373].
Учреждение парламентов в Пруссии и России, после революций соответственно 1848 г. и 1905 г., существенно изменило политику дворянства. В доконституционный период перед дворянами, слишком энергичными для того, чтобы проводить свои дни в праздности, но и не питавшими пристрастия к военной службе, вставал следующий выбор: или довольствоваться управлением собственными имениями, завязнув в тихой провинциальной заводи, или попытаться вскарабкаться на вершину бюрократической лестницы. Зачастую ни одна из этих возможностей их не привлекала. Н. В. Чарыков, отпрыск старинной семьи провинциальных дворян, в конце концов избравший дипломатическую карьеру, утверждал: «Будь в России конституционное правление, я несомненно попытался бы войти в парламент». Конституционная политика, с одной стороны, открыла Отто фон Бисмарку путь спасения от чиновничьей лямки, с другой, помогла преодолеть изоляцию Померании: слишком гордый и независимый для того, чтобы быть мелким чиновником, слишком честолюбивый для доли фермера или ландрата, Бисмарк ухватился за тот шанс, который предоставил ему парламент.
Так же поступил и граф Алексей Бобринский, крупнейший российский землевладелец-аристократ, который, подобно многим равным ему по происхождению и богатству в абсолютистской России и в Пруссии, жаждал власти, независимости и интересного времяпрепровождения — словом, всего того, что английским аристократам обеспечивали занятия политикой. Бобринский по сути своей неизменно был близок к вигам. Даже в период царствования Александра II, когда многочисленные конституционные проекты буквально носились в воздухе, Бобринский стремился использовать свой пост губернатора С.-Петербурга в качестве опорной ступени для того, чтобы стать лидером российского землевладельческого дворянства. По его убеждению, именно этот класс был способен возглавить конституционную и в достаточной мере либеральную политическую систему, которая, как он считал, в самом скором времени сформируется в России. Когда в 1905 г. царем была наконец дарована конституция, Бобринский использовал обретенные политические свободы для того, чтобы стать председателем Совета объединенного дворянства, первой дворянской организации национального масштаба, которая была разрешена в России. Совет объединенного дворянства, в конституционную эпоху ставший чрезвычайно влиятельной политической группировкой, явился основополагающим ядром Думы, Государственного Совета и способствовал получению Бобринским министерского поста
[374].
Внедрение парламентаризма не только содействовало преодолению прострации в среде умных и честолюбивых аристократов, которых раздражали ограничения и унижения, в условиях абсолютистского государства неизбежные даже для социальной элиты, но и в значительной степени усилило политическую власть дворянства в целом. При абсолютизме власть была сосредоточена в руках монарха и высшего чиновничества; но даже при том, что в большинстве своем эти сановники были аристократами, они далеко не всегда преследовали именно интересы поместного дворянства, в том плане, в каком сами помещики это себе представляли. Однако, так как и в Пруссии, и в России парламенты были созданы на основе ограниченного избирательного права, большинство мест в них находилось под контролем землевладельцев.
В дальнейшем их положение там укрепилось еще более, так как они преобладали во вновь учрежденных верхних палатах: в прусском Herrenhaus и в выборной половине российского Государственного Совета.
