Сердце размеренно стучит в груди. Ветер свистит где-то в вышине, и перекрытия тихо поскрипывают. Звук меня успокаивает. Проходит несколько минут, прежде чем в голову сами собой приходят нужные слова. Мысленно обращаюсь к богу и прошу его простить мне всё то зло, что я совершил. Становится легче, точно с сердца упал камень, но чувствую, что этого недостаточно. Хочется выговориться, излить душу. Смотрю по сторонам. Надеюсь, что в храм придёт священник и я получу ответ на вопрос, который мучает меня все эти годы. Я до сих пор не знаю, как бы я поступил тогда, в «Гудке», если отмотать время назад. Ту цену, что я в итоге заплатил, стоит ли она моей жизни? Я до сих пор не уверен…
Внезапно до слуха доносятся тихие шаги. Поворачиваю голову. Вижу тень, которая точно отделяется от мрака и выходит на свет.
– Я ждал тебя, Сергий, – сразу узнаю скрипучий голос священника, он подходит ко мне, – хорошо, что ты сам пришёл, по доброй воле. Хочешь о чём-то поговорить со мной?
– Да, – выдавливаю я.
Я чувствую себя неуютно, стоя на коленях. Хочу подняться, но старик останавливает меня знаком руки. Опираясь на посох, он, кряхтя, опускается рядом со мной и низко склоняет голову. Слышу, как он что-то тихо шепчет. Затем крестится и приказывает:
– Повторяй за мной! Господи! Услышь меня! Дай мне сил! Укрепи помыслы мои на пути испытаний! Ибо вера моя крепка, а сердце чисто! Дозволь рассказать тебе то, что мучает меня! Аминь!
– Аминь! – повторяю я вслед за священником.
– Теперь вставай! – старик часто дышит.
Я поднимаюсь и помогаю старику встать. Он смотрит на меня.
– На будущее, даже если не знаешь слов молитвы, говори от сердца, и он услышит тебя, даже если меня рядом нет, а ты не в церкви. Просто выбери, где ты будешь один, а если в толпе, то точно оградись от неё и испроси мысленно. Понял?
Я киваю.
– Теперь можешь рассказать мне, что бередит твою душу. Прошлое?
– И не только, – медленно отвечаю я. В голове роятся сотни слов, но из всех я не могу найти подходящие, чтобы сформулировать предложение. Наконец я решаюсь. Набираю полную грудь воздуха и выдыхаю:
– Отверженные, ведь они тоже убивают, как они живут с этим грехом?
Старик кивает.
– Я знал, что ты задашь именно этот вопрос. Давай отойдём и присядем на скамью, не те мои годы, чтобы долго стоять и, как говорят, в ногах правды нет.
Мы отходим от возвышения и садимся на скамью. В этой части церкви света почти нет, и я вижу только очертания священника.
– Чтобы ответить на твой вопрос, нужно заглянуть в себя. Ты ведь спросил это не просто так, верно?
– Да, – соглашаюсь я.
– Знаешь, иногда человек живёт, но это всего лишь внешняя оболочка, – тихо говорит старик, – на самом деле он давно умер. Превратился в мертвеца не телесно, но духом. Вот в чём правда. Такой человек разговаривает, дышит, ест, пьёт, но это лишь подпитка тела, внутри в сердце, – священник прикладывает руку к груди, – всё давно сгнило, изничтожено им самим. А почему так? – старик чуть поворачивает голову и смотрит на меня. – Нет спокойствия, душа болит. Человек сам себя пожирает.
– Тогда это мой случай, – я пытаюсь понять, к чему клонит священник.
– Если ты изводишь себя, то это отражается на твоих близких. Это как заразная болезнь, – продолжает старик, – и круг всё время расширяется, захватывает всё новых и новых людей. Если ты не примешь прошлое, то и спасения не будет. Поэтому те из нас, кто стал отверженным, сначала обрели покой в душе. Они отринули сомнения и при этом пожертвовали собой, отринув семью. Уразумел?
– Не совсем, – тяну я. Я мучительно подбираю слова: – Вы же знаете мою историю?
Старик кивает, а я, сглотнув горчащую слюну, говорю:
– Меня предали свои же, потом распяли и убили беременную жену на моих глазах, хотя я заключил соглашение с Батей, моя жизнь в обмен на жизнь Машеньки. Это же самопожертвование или нет?! – я повышаю голос. – Но я не обрёл покой! Ведь эти… – хочу произнести слова «твари», но вовремя спохватившись и помня, что нахожусь в церкви, добавляю: – нелюди до сих пор живы! В чём моя ошибка, а?!
Старик кряхтит, но судя по мягкой интонации в голосе не злится на меня:
– Да, ты прав Сергий, – соглашается старик, – но ты забыл об одном, ключевое слово в твоём монологе – соглашение.
– Не понимаю?
– Ты сделал это для себя и для неё, и больше ни для кого, – тихо отвечает священник.
Едва он произносит это, как мне кажется, что свод церкви падает на меня. Хочется заорать, но рот словно кто-то затыкает.
– Те воины, которых ты видел и разговаривал, живут в мире с собой, – голос старика звучит в мозгу как раскаты набата. – Они отреклись от прежней жизни. Поставили благо общины выше своего «я», своей жизни. Они не ищут выгоды. В этом заключается истинное самопожертвование. Ты не взвешиваешь на одной чаше весов плюсы и минусы, а по результату решаешь, делать или не делать. Всё просто. Подумай, выиграли бы мы прошлую войну, если бы солдаты, перед тем как идти в бой, прикидывали шансы, выживут они или нет. А если нет, то что, теперь не сражаться? Поэтому они просто воевали и рвали врага на части без оглядки, не жалея себя, зная, что за ними стоит вся страна, дети, жены, родители, не только их, но и чужие. Биться за всех – вот в чём суть. В этом подвиг. Отрешение от самого себя даёт тебе такую силу, которая позволяет вынести то, что другие не смогут. И бог это видит и хранит тебя. Поэтому, мы тогда победили. Поэтому наши воины защищают обитель, но при этом на них нет греха. Однажды они уже умерли, принесли себя в жертву, чтобы возродиться. Не каждому это дано и в этом нет худа. У каждого свой путь и призвание. Мы не ищем боя, но и своего не отдадим!
Старик сжимает кулаки, и я осознаю, что в прошлом он пережил или видел такое, что изменило его раз и навсегда. Я хорошо знаю, на что способен человек в наше время – достаточно сбросить маску мнимой цивилизованности и появляется зверь…
Я часто дышу, пытаясь уложить в голове всё то, что сказал мне священник. Второй раз я так откровенно разговариваю с ним, и второй раз мир переворачивается на моих глазах, точно я получил кувалдой по башке. Теперь я на всё смотрю другими глазами. Внутренне я понимаю, что этот разговор не случаен. Он подготавливает меня, чтобы я, рассказав ему всё, очистился. И он прав. В очередной раз прав!
– Теперь ты готов? – спрашивает меня старик.
– Долго рассказывать, – тихо отвечаю я.
– Так и ночь длинная, – настаивает священник, – ты начни, поверь, это сначала трудно, потом легче станет, а в конце силу почуешь, поверь, я знаю.
Я киваю. Пытаюсь сообразить с чего начать. Наверное, с того момента, как мы вошли в «Гудок». Я начинаю говорить. Рассказываю всё. Священник, закрыв глаза, внимательно слушает меня не перебивая. Я дохожу до момента, когда покинул здание станции спутникового слежения, и видимо, по моей интонации, надрыву в голосе старик понял: то что случилось потом, гложет меня все эти годы. Слушайте и вы. Не каждый день исповедуются мертвецы…
