Мы стоим, боясь вдохнуть. Прислушиваемся. Молимся. Внезапно я вздрагиваю от мощного удара в дверь. Створки трясутся, но внутренний засов, обмотанный цепью, держит. Выродок мертвенно бледнеет. Затем осторожно подходит к проёму и останавливается в метре от него. Снаружи доносится скребущий звук. Точно кто-то царапает ногтями дверь. Слышится фырканье, затем стрёкот, на который отвечают гортанным рёвом и от которого кровь стынет в жилах.
Выродок дёргается и падает на пол. Надеюсь, что снаружи его не услышали. Дверь осыпают градом ударов. По металлическому звуку похоже, что долбят топором или ломом. Но мощная железная дверь и стальные петли не поддаются. Я мысленно благодарю строителей прошлого за хорошую работу. В следующую секунду слышится звук разбиваемого стекла. Я резко поворачиваю голову и вижу, что одно из оконцев высажено водопроводной трубой. Остро заточенный конец, пробив насквозь стеклоблок, на секунду замирает, выдёргивается наружу, чтобы затем ударить.
Не знаю, что делать. Стрелять? Но тогда мы точно обнаружим себя, а так остаётся призрачный шанс, что ходоки бесятся, пытаясь выкурить нас, или берут на испуг, точно не зная, где мы заныкались.
Выродок встаёт и прикладывает палец к губам. Затем дёргает меня за рукав и показывает наверх. Пока твари колотят в дверь, мы по стеллажам лезем на второй этаж склада. Выродок карабкается с необыкновенным проворством, точно обезьяна, цепляясь за металлические стойки.
Мы забираемся на перекрытие и сидим тихо как мыши. Отдышавшись, выродок тычет мне пальцем в грудь, затем показывает на двустворчатое окно и медленно ползёт к нему. Я, скинув оружие, следую за ним. Стекло покрыто толстым слоем пыли, но замечаю, что в одном месте её нет – поверхность расчищена, словно кто-то тёр окно пальцем и получился круг, диаметром сантиметров десять. Отличная позиция, чтобы наблюдать. Можно упереться лбом и смотреть одним глазом на улицу, но при этом тебя не будет видно.
Выродок приникает к стеклу. Здесь, наверху, звуки ударов не кажутся таким жуткими. Дав уроду посмотреть с минуту, я тяну его за ногу и знаком руки показываю, что тоже хочу выглянуть наружу. Выродок кивает. Я, посомневавшись, снимаю противогаз, и заменяю его на респиратор. Если выродок до сих пор жив, то думаю, уровень радиации терпимый. Стараясь не сильно опираться на стекло, я приникаю к «амбразуре».
Туман почти рассеялся, и я вижу, что возле здания толпятся ходоки – человек пятнадцать-двадцать. Хотя людьми назвать их уже невозможно. Твари, замотанные в грязные тряпки, когда-то бывшие одеждой. Спутанные космы похожи на проволоку. Оскаленные перекошенные лица. Остекленевшие глаза. Раззявленные рты, напоминающие кровоточащие дыры. Все с ног до головы перепачканы в свежей земле и глине. У некоторых на ногах нет обуви. Из оружия только палки, утыканные гвоздями, обрезки металлических труб, арматурные пруты и ножи и топоры. Огнестрела нет.
Четыре твари со всей дури лупят кувалдой в дверь. Удар. Инструмент передаётся другому. Новый удар. Догадываюсь, что так они экономят силы. Безумцы всё время клекочут. Не затыкаются. Это сводит меня с ума. Видимо, они так переговариваются. Я гляжу на них и никак не могу взять в толк, что меня больше всего в них отталкивает. Внешность или чуждость – противоестественность поведения? Не знаю. Наверное, всё-таки глаза. Выпученные лупёхи с расширенными зрачками, от чего они кажутся бездонно чёрными.
«Чёрт! Да они же совсем не моргают! – внезапно ловлю я себя на мысли. – Представляю, как это больно. Глаза, наверное, со временем пересыхают, и они слепнут или по крайней мере хреново видят. Ёптить! – меня осеняет. Я внимательно смотрю на тварей и замечаю, что они всё время шумно втягивают носами воздух. – Если они ориентируются только на запахи и слух, то их можно перехитрить! Вот почему они густо обмазаны грязью. Запах. Так они точно знают, где свой, а где чужой!»
Не знаю, как работает эта фигня, которая выжгла им мозги, но я точно не хочу становиться одной из этих тварей. Подозрительно только то, что я не чувствую нового приступа головной боли и былой паники. Я почти не сомневаюсь, что пси-оружие воздействует на всех по-разному, накатывая волнами, и многое зависит от «дозы», а точнее от времени, проведённого здесь.
«Ещё непонятно, как здесь выжил выродок. Или он чего-то недоговаривает, – при этой мысли я улыбаюсь. – Или, из-за своего скудоумия, на таких, как он, воздействие уменьшается. Поэтому он может выходить отсюда в посёлок и возвращаться. Тоже вариант».
Я поворачиваюсь, снимаю респиратор, смотрю на выродка. Шепотом спрашиваю:
– Ты можешь вывести меня из части? – я хлопаю себя ладонью в грудь и машу рукой в сторону забора и затем показываю два пальца.
Урод глядит на меня. Судя по его взгляду, он пытается сообразить, чего я хочу от него. Он машет головой. Потом открывает рот и заикаясь шипит:
– Ннн… ыыы…
Выродок конечно тот ещё собеседник, но я уже научился его понимать.
– Нет?
Урод кивает.
– Тогда, как ты уходишь из части? – не сдаюсь я.
Глаза выродка бегают из стороны в сторону. Он раскрывает рот. С губ капает слюна. Видно, что он хочет что-то сказать, но не может. Пока он тупит, я вновь смотрю в окно и вижу, что ходоки удаляются от склада. Они идут друг за другом на расстоянии не больше метра. Впереди уверенно вышагивает низкорослая тварь. Судя по тому, что он ведёт группу, видит он лучше всех.
«Настоящая стая, – приходит мне в голову, – только вожаки меняются. Во главе становится тот бедолага, который недавно попал в часть, а потом всё повторятся по новой. Поэтому они не пользуются оружием, хотя его здесь хватает. Толку стрелять, если ты видишь, как крот, да и мозгов, наверное, не хватает им воспользоваться, а вот холодное – тесаки, самое оно. Удобно кромсать противника в ближнем бою. Судя по тому, что случилось с Курцем, у них понижен болевой порог. Пока тварь убьёшь, она тебя порежет на куски».
Я провожаю взглядом ходоков. Они идут в сторону озерца, виднеющегося недалеко от забора. От нас до него метров сто пятьдесят. Помню, что о нём рассказывал Хлыщ. Про страшное место. Вглядываюсь. Действительно, вода кажется чёрной, точно в земле образовалась дыра, заполненная нефтью. Твари идут прямо к озеру. Перед самой кромкой на мгновение вожак застывает, что-то гортанно кричит и входит в воду. Остальные следуют за ним, пока не скрываются с головой. Твари не показываются с минуту, затем выныривают, громко отфыркиваясь и откашливаясь.
«Чтоб вы подохли там! – мысленно кричу я. – Эх, сейчас бы РПГ или АГС и шмалять, шмалять, пока их не разнесёт на куски. Мечты».
Продолжаю наблюдать. Твари сидят в воде по шею и не думают оттуда вылезать. Не могу понять, для чего они это делают, тем более в такую погоду. Ещё не зима конечно, но я бы в такой воде не просидел бы и минуты. Замёрз на хрен бы! Но судя по ходокам, им даже это нравится. Прокручиваю в голове разные идеи.
«Решили помыться? Бред! Принимают грязевые ванны? Может, так легче переносить боль? Возможно, только, судя по их состоянию, боль – это последнее, что их волнует. – Продолжаю анализировать, ведь от знания повадок тварей зависит моя жизнь. – Ну, Сухов, думай, думай! – приказываю я себе. – Что они забыли в этой луже?! – меня колотит озноб. – Только простудиться осталось для полного счастья, а там здравствуй больное горло, температура, слабость и… Стоп! Температура! – я до рези в глазах вглядываюсь в озеро. – Правильно, – я вспомнил, как когда-то в детстве, когда я слёг с температурой под сорок градусов, которую родители не могли сбить и она всё время росла, меня обернули влажной простынёй, включили вентилятор и периодически поливали холодной водой. Ощущения так себе, но в тот момент это показалось мне блаженством, тем более, когда висит угроза свёртывания крови. – Твари делают то же самое! – Я вспоминаю, как Винт, когда мы убили поехавшего Курца, сказал: «Да он просто огнём горит!». – Значит, так они понижают температуру, охлаждают себя. Интересно. Не все же они разом туда лезут, иначе можно улизнуть, пока они очухаются. Значит, где-то есть ещё твари. Типа дозорные. Только, где они заныкались?»
