Замечание Страбона о том, что «египтяне делали обрезание новорожденным младенцам и удаляли женскую часть, как это делали иудеи», кажется, имеет другое значение; речь, очевидно, идет об обрезании крайней плоти клитора – этот обычай до сих пор сохраняется у некоторых арабов, коптов, эфиопов и персов, а также среди племен Центральной Африки. В некоторых случаях такая практика была достаточно разумна, поскольку, например, «у африканских женщин клитор может быть слишком большим, как кожаный клапан».
В результате всего сказанного можно утверждать, что кастрация была известна грекам, однако предпринималась среди них лишь в крайне редких случаях. Эллинское чувство прекрасного восставало против такого варварства, и они не ценили, как на Востоке, последствия кастрации, как это описано у Лукиана (Две любви, 21): «Их дерзость дошла до такого тиранического насилия, что даже железом оскверняют они природу: истребив в мужчине его пол, они находят более обширные пределы для своих наслаждений. А те, жалкие и несчастные, чтобы дольше быть мальчиками, перестают быть мужчинами: двусмысленная загадка двойственной природы, они не остались теми, кем родились, и не приобрели качеств того пола, в который перешли. И то, что делается, дабы продлить им цветение юности, заставляет их чахнуть и преждевременно стариться. Они считаются детьми – и одновременно успели стать стариками, даже недолгое время не побыв мужчинами. Так нечистое сластолюбие – наставник всяческой мерзости, – изобретая одно бесстыдное наслаждение за другим, доходит до такого порока, который и назвать прилично нельзя; лишь бы ни один вид беспутства не остался неиспытанным!»
[173]
Разумеется, есть противоположное мнение Ксенофонта, который высказывает иную точку зрения. В «Киропедии» Кир приходит к заключению о том, что нет на свете более преданных и верных друзей, чем евнухи. Я не хочу углубляться в подробности этого очень интересного поворота мысли, поскольку это привело бы нас к обсуждению восточных, а не греческих представлений.
С другой стороны, «перетяжка» была весьма обычной вещью в Греции. Крайняя плоть оттягивалась, заводилась вперед за кончик пениса и завязывалась шнуром или узкой лентой. Это делалось с той целью, чтобы предохранить головку от повреждения в случае, если крайняя плоть соскользнет назад при выполнении гимнастических упражнений или других активных движений.
Когда сатиры изображались на вазовой живописи «перетянутыми», это делалось намеренно в качестве шутки, вроде «пояса невинности», если можно так выразиться. У римлян, как часто упоминается, на крайнюю плоть прикреплялась своеобразная застежка (fibula), чтобы сделать совокупление невозможным, однако я не могу припомнить, чтобы я читал об этом у греческих авторов.
3. Афродизиаки
В античности было известно множество средств, способных вызвать эрекцию или излечить от импотенции. Классическим и самым старым примером может служить отрывок из Еврипида, где Медея говорит старому Эгею, что у нее есть снадобье, которое даже ему позволит произвести на свет потомство. Древние обладали средствами, способными продлить частые совокупления, в их число, например, входил satyrion (видимо, разновидность ятрышника), или толченый перец, смешанный с крапивным семенем, или винный уксус, в который добавляли растертый в порошок pyrethron (пиретрум девичий). На эти средства указывает Овидий (Наука любви, 415) как на вредные для организма; а безвредные средства – лук, дикая капуста (brassica erica), яйца, мед и шишки пинии.
Все эти и другие возбуждающие сексуальное влечение средства были известны и грекам. В греческих любовных папирусах сохранилось много рецептов, усиливающих эрекцию. Вряд ли стоит здесь приводить в подробностях эти возбуждающие средства, которые использовали греки, но можно привести несколько примеров.
Pyrethron – название растения, которое «разжигает пламя любви». Чаще всего среди эротических возбудителей упоминается лук, а также двустворчатая раковина, крабы, улитки и яйца, о них говорит и комик Алексид как об особенно действенных. Дифил произносит: «Луковицы трудно усваиваются, хотя полезны и укрепляют желудок; они очищают, но ослабляют зрение, а также стимулируют сексуальное влечение».
В эпиграмме Лукиана некий киник, о котором идет речь, отказывается от люпина и редиски, «поскольку настоящий мужчина не может быть рабом своего желудка». Но когда на столе появляется крепкий белоснежный лук, он с жадностью его поедает. Виланд, возможно, прав, когда интерпретирует эту сцену как высмеивающую чувственность киников.
В 414 г. до н. э. Аристофан поставил на сцене комедию «Амфиарей», где вывел «очень жалкого старика», который с молодой женой идет к оракулу Амфиарея в Оропе на границе Беотии и Аттики, к помощи которого прибегали люди в разных прискорбных обстоятельствах. Этим двоим во сне было явлено желаемое откровение. В комедии старик просит о возврате ему желания и молодой силы. Как именно это произошло, фрагменты не дают удовлетворительного объяснения; однако, соединяя разрозненные фрагменты, мы узнаем, что в качестве лекарства перед стариком ставится блюдо из чечевицы, которое, очевидно, считалось стимулирующим половую активность
[174].
Старыми авторами в качестве стимулирующего и лечебного средства часто упоминается местный массаж – во все времена излюбленное, хотя и не всегда действенное средство.
Врач Феодор Присциан в IV в. н. э. написал медицинский трактат, сохранившийся до наших дней. В этом трактате он перечисляет и средства, излечивающие мужскую импотенцию. Там, в частности, сказано: «Пациента должны окружать красивые девушки и юноши; также полезно читать эротические книги, которые возбуждают желание и в которых откровенно описываются любовные истории».
4. Непристойности
Греческий язык обладает большим количеством непристойных слов и более или менее истинными непристойностями, основанными на игре слов, большинство которых собраны Морицем Шмидтом в большом издании Гезихия (v, 88). Естественно, много таких слов можно встретить в комедии, так что я позволю себе здесь несколько дополнительных замечаний.
Во «Всадниках» Аристофана (1384 сл.) встречаем:
Колбасник
Прими ж за это от меня скамеечку.
Входит мальчик со скамеечкой.
И мальчика, чтоб за тобой носил ее.
А пожелай, так встанет сам скамеечкой.
Народ
Счастливец я, былое возвращается.
Колбасник
Что скажешь ты, как мир я поднесу тебе
На тридцать лет? Эй, нимфы мира, выгляньте!
Выбегают танцовщицы, нимфы мира
[175].
Однако у Аристофана и вообще в старой комедии слово aischrologia, то есть откровенная и неприкрытая непристойность, встречается гораздо чаще, чем huponoia, в котором завуалирована непристойность и двойной смысл, однако оно лучше приспособлено к новой комедии, о нем-то справедливо и говорил Аристотель.
