Остаться – чтобы видеть его семейное счастье?.. Ни за что на свете!
– Нет, не останусь.
– Элиас и Гарри будут рады твоему возвращению, – заметил Кэмден.
– У них своя жизнь. К тому же они уже привыкли жить без меня.
– Теперь им придется жить и без тебя, и без Питера. – Кэмден вздохнул и добавил: – Прости, мне не следовало это говорить.
Пен с удивлением посмотрела на него.
– Господи, Кэм, ты передо мной извиняешься? Я думала, ты утратил такую способность.
Кэмден поджал губы, однако, оставался спокойным. А жаль… Ей было бы легче бороться со своим влечением к нему, если бы он разозлился. Увы, сейчас на его лице не было ни намека на неприязнь.
– Во время нашего путешествия я был груб по отношению к тебе, – проговорил он со вздохом сожаления.
Пенелопа невесело рассмеялась.
– И теперь, Кэм, ты признаешься в этом?
Выражение его лица не изменилось.
– Ты знаешь, почему так выходило.
– Да, ты говорил.
Развивать эту тему Кэмден, к счастью, не стал. Ох, как же мучительно было сознавать, что Кэм ее хотел, но не мог отдаться на волю чувств.
– Я надеялся, что честность разрядит ситуацию, – добавил он все-таки.
– Увы, этого не случилось, – со вздохом пробормотала Пен.
«Интересно, поцелует ли он меня на прощание?» – подумала она неожиданно. Ведь ей требовалось совсем немного. Всего один поцелуй, который она могла бы запомнить на всю жизнь. Хотя ей и так уже было, что вспомнить.
– Не случилось потому, что ты меня не хочешь? – спросил Кэмден. – Или потому, что хочешь?
Пенелопа вздрогнула и отпрянула, пролив немного вина.
– Кэм, я…
– Господь свидетель, это было бы неправильно. Ведь я ухаживаю за другой женщиной. А ты – сестра моего друга. Мы вместе выросли. – Голос герцога дрогнул, когда он добавил: – Но признайся, что ты меня хочешь. Ибо неизвестность сводит с ума.
Пенелопе ужасно не хотелось все это слышать. Не хотелось отчасти потому, что она, безнравственная, сейчас горела желанием броситься в объятия Кэмдена и умолять его проделать с ней… множество совершенно запретных вещей. Пен отошла к балюстраде, чувствуя, как гулко колотится ее сердце. Ох, она едва не раскрыла Кэмдену свою тайну, хотя и поклялась, что он никогда не узнает о ее любви. А его жалость… она была бы страшнее смерти.
– Кэм, зачем тебе мои признания? Ведь в этом нет никакого смысла…
Он забрал у нее бокал и поставил его на балюстраду рядом со своим.
– Мне нужно знать, вот и все.
– Нет, не нужно, – возразила Пен – и вдруг тихо застонала. Стоявший на продуваемой легким бризом террасе, с непривычно взъерошенными волосами и горящими страстью глазами, Кэмден казался ей сейчас самым красивым из мужчин.
И тут он схватил ее за руку:
– Если бы ты меня не хотела, то так бы и сказала, верно?
Пенелопа прекрасно понимала, что если Кэмден будет продолжать к ней прикасаться, то этой ночью она окажется в его постели.
– Кто-нибудь может увидеть нас, Кэм.
– Мне все равно. Скажи правду, Пен.
– Но какой в этом прок? – спросила она в отчаянии и попыталась отстраниться. – Ты ведь женишься на леди Марианне… – Взгляд Кэма сосредоточился на ее губах, и их закололо так, словно он уже запечатлел на них поцелуй.
– Когда-то я хотел жениться на тебе, Пен.
Сердце Пенелопы наполнилось горечью, и она со вздохом проговорила:
– Хотел, когда считал, что сможешь вылепить из меня все, что тебе угодно. Причем это было до того, как Питер, разорившись, окончательно запятнал и без того небезупречное имя нашей семьи, – разве не так?
Пенелопа затаила дыхание в ожидании ответа; ей ужасно хотелось, чтобы Кэм опроверг это ее утверждение. Однако он конечно же этого не сделал. Он ни за что не стал бы ей лгать, и она одновременно и уважала, и ненавидела его за это.
– Из леди Марианны получится безупречная герцогиня, – сказал он, немного помолчав.
Сердце Пенелопы болезненно сжалось при мысли о том, что Кэм никогда не смог бы сказать того же самого о ней – даже до того, как она начала вести богемный образ жизни.
– Ты ее любишь?
Кэм наконец-то выпустил руку Пенелопы и неодобрительно поджал губы – так случалось всегда, когда кто-то начинал рассуждать о любви.
– Пен, ты ошибаешься, считая любовь залогом счастливого брака.
– А ты ошибаешься, полагая, что это не так.
– Мои родители были влюблены друг в друга, но очень недолго.
– Твои родители навсегда остались детьми, – возразила Пенелопа.
Гневно посмотрев на нее, герцог тихо сказал:
– Ты заговорила на опасную тему…
– Почему же? – Пен пожала плечами. – Ты ведь говоришь со мной откровенно. – Немного помолчав, она продолжала: – Кэм, мне это знакомо… Влечение сулит неприятности, но в этом нет ничего удивительного. Мы с тобой – здоровые взрослые люди и находились бок о бок сутки напролет. Было бы странно, если бы мы не проявили друг к другу интереса.
Губы Кэмдена изогнулись в горькой улыбке.
– Какое простое объяснение…
На какое-то мгновение их взгляды встретились, и Пенелопа вдруг поняла, что Кэм вспоминал, как она стояла перед ним совершенно нагая.
Но потом его лицо вновь стало непроницаемым, и Пенелопа почувствовала себя так, словно Кэм поманил ее к себе, – а затем захлопнул дверь прямо у нее перед носом. И все же она была благодарна ему за то, что он умерил свой пыл. Было бы сущим мучением слышать его признания в том, что он якобы безумно ее желал.
Словно сговорившись, они оба повернулись к морю, которое завтра станет их дорогой домой. Где-то там, внизу, стояла на якоре яхта Кэмдена. И если подует попутный ветер, то они причалят к берегам Англии уже через несколько недель.
Надолго воцарилось молчание. Сначала оно было тягостным и напряженным от едва сдерживаемой страсти, но потом превратилось в нечто более спокойное и милосердное. И таким же спокойным и милосердным стал голос Кэмдена, когда он снова заговорил:
– Пен, почему ты так стремишься отправиться в изгнание? От чего ты бежишь?
«От тебя», – ответила она мысленно. Да, все последние девять лет она пряталась от мужчины, которого любила. Пряталась от того, кто не мог ответить ей взаимностью. Так что следовало признать: несмотря на свою любовь к приключениям, несмотря на роль богемной интеллектуалки, которую ей приходилось играть, она, Пенелопа, ни к чему не стремилась. Такое вот горестное признание…
– Я вовсе не бегу, просто мне нравится такая жизнь, – заявила Пен, пожимая плечами.
