«Какого черта? О чем?..» – подумала Пенелопа, нахмурившись. И действительно, о чем он мог просить?
– Мне недостаточно обладать тобой единожды, – продолжал Кэм. – Подари мне месяц. – Он уткнулся лицом в ее обнаженную грудь. – Мы уедем куда-нибудь. Туда, где нас никто не знает. В Корнуолл. В Северную Шотландию. Во Францию. Дела твоей тети вполне могут подождать еще месяц.
Жаркая страсть и безрассудство улетучились в то же мгновение, и Пенелопа словно погрузилась в ледяные воды океана.
– Месяц? – безучастно переспросила она.
Но Кэмден, казалось, не заметил перемены в ее настроении. Пристально глядя на нее, он заявил:
– Да, месяц. Скажи, что подаришь мне месяц. – Взяв ее лицо в ладони, он добавил: – Обещаю доставить тебе такое удовольствие, о каком ты даже не подозреваешь.
Тут он снова впился в ее изысканные губы страстным поцелуем, в котором по-прежнему не было нежности. Всего несколько минут назад ей не было до этого дела, но сейчас… Господи, как же она глупа и недальновидна!
– Пен, что случилось? – Кэм поднял голову и с беспокойством посмотрел ей в глаза. – Это из-за шторма? Да, конечно, корабль – не лучшее место для того, чтобы начинать отношения. Но я вижу тебя… и не могу удержаться.
– Охотно верю, – со вздохом ответила Пен.
На этот раз Кэм заметил перемену в ее голосе. Он медленно приподнялся, и Пенелопа, воспользовавшись возможностью, отползла к изголовью кровати. Одной рукой она ухватилась за резную спинку, другой же попыталась поправить лиф испорченного платья.
Тут сверкнувшая в очередной раз молния осветила лицо Кэма. И не только лицо… Пенелопа успела разглядеть, как изрядно она порвала его рубаху – та лохмотьями свисала с могучих плеч и с груди. Что же касается бриджей Кэма… Пенелопа старалась не смотреть на них, ибо одного взгляда, брошенного на этот предмет одежды, хватило, чтобы понять: Кэмден до сих пор пребывал в крайнем возбуждении.
Он провел ладонью по волосам, а губы изогнулись в гримасе. Причем было очевидно, что злился он на себя, а вовсе не на нее.
– Ты велела мне молчать… – пробормотал он.
– И тебе следовало меня послушать. – Пенелопа отчаянно заморгала, пытаясь прогнать обжигавшие глаза слезы гнева и разочарования. А также боли. Ну когда же она научится держать дистанцию? Ведь всякий раз, когда она приближалась к Кэму, ее сердце, казалось, разрывалось от боли. Но Пен еще никогда не было так больно, как сейчас, когда Кэм предложил ей стать его временной любовницей – до того, как он женится на другой женщине.
– Ты думаешь о моих словах? – спросил Кэмден. Теперь он говорил не как пылкий любовник, а как властный и уверенный в себе мужчина, сопровождавший ее в путешествии через Альпы.
– Ничего я не думаю, – пробурчала Пен. Она до сих пор не могла заставить себя собраться с мыслями. Гнев и боль немного притушили пожар страсти, однако кровь до сих пор жарко пульсировала у нее в жилах.
– Черт возьми, что происходит, Пен? – глухо проворчал Кэм. – Ты ведь не хочешь за меня замуж. Ты ясно дала это понять девять лет назад. Не могу поверить, что ты передумала.
Передумала ли она? Ужасная правда состояла в том, что если бы Кэм любил ее, то она проплыла бы целую милю по бушующему океану, только бы выйти за него замуж. Причем плыла бы с привязанной за спиной правой рукой.
Более того, если бы Кэм любил ее, – она бы в мгновение ока оказалась вместе с ним в его любовном гнездышке. Ох, если бы он ее любил, она отдала бы последнюю каплю своей крови – лишь бы сделать его счастливым.
Но печальная и неизменная правда состояла в том, что Кэм ее не любил. Он никогда не позволял себе любить кого бы то ни было.
А сейчас его терзало болезненное неудовлетворенное желание. И следовало признать, что таких сильных эмоций Пен никак не ожидала от флегматичного Кэмдена Ротермера. Только вот любить он действительно не мог.
– Нет, я по-прежнему не хочу за тебя замуж, – ответила Пенелопа.
Наверху снова раздался треск. Причем настолько сильный, что затряслась вся палуба – словно на ней стадо слонов гоняло мяч.
– Но если тебе не нужен роман, то что тогда, черт возьми, тебе нужно? – проворчал Кэмден. Что же, честный вопрос. Настолько честный, что Пенелопа, не выдержав, закричала:
– Я не хочу, чтобы ты с моей помощью утолил свой голод в какой-нибудь убогой гостинице, прежде чем отправиться к леди Марианне!
Очередная молния осветила лицо истинного герцога – осветила надменно опущенные веки и поджатые в аристократическом презрении губы.
– Моя дорогая девочка, ты ко мне несправедлива. В нашем уединении не будет ничего убогого и второсортного. Любовницы никогда не жаловались на мою щедрость. Ты отдашь мне свою сомнительную добродетель отнюдь не за шиллинг.
И тут Пенелопа, снова не выдержав, отвесила ему такую звонкую пощечину, что эхо от нее, прокатившись по каюте, на несколько мгновений заглушило даже вой ветра. Гневно взирая на Кэмдена, она помассировала заболевшую ладонь, и ей оставалось лишь надеяться, что щека Кэма болела еще сильнее.
Вокруг царил вой и грохот, но казалось, что в каюте повисла тяжелая тишина.
Когда же небо за окном разрезала еще одна молния, Пен отчетливо разглядела отпечаток руки на щеке Кэмдена. А сам он выглядел так, словно намеревался ее убить.
«Вот хорошо», – подумала Пен. Потому что она чувствовала то же самое. Будь ее воля, она с удовольствием столкнула бы его за борт и со смехом наблюдала бы, как он тонет в пучине.
Наверное, Пен должна была ужаснуться своим желаниям, но гнев все еще извивался в ее душе подобно кобре, отчего ее ужасно тошнило – сильнее, чем от качки. Она даже представить себе не могла, что Кэм способен обращаться с представительницей своего класса как с куртизанкой.
Черт бы побрал Кэмдена Ротермера!
Очередной громкий треск, донесшийся сверху, вывел Кэма из оцепенения. Скатившись с кровати, он встал на ноги. И теперь его глаза уже не пылали гневом, – напротив, он выглядел уставшим… и несчастным. Но Пен убеждала себя в том, что ей не было до этого никакого дела.
– Прости, Пен, – произнес он.
Пенелопе хотелось, чтобы Кэмден побыстрее ушел, но тут она вдруг поняла, что он ждал отпущения грехов. Что ж, ему придется ждать до тех пор, пока ад не превратится в цветущий луг.
– Тебе нет прощения.
Кэмден вздохнул и проговорил:
– Я вел себя как человек, лишенный каких бы то ни было принципов.
– И это тебя раздражает, верно?
На лице Кэмдена отразилось удивление, но, к его чести, он не солгал.
– Да, раздражает. Ты знаешь, как много усилий я прикладывал к тому, чтобы доказать, что не все Ротермеры негодяи.
Пенелопа тоже вздохнула. И тут же почувствовала, как на нее навалилась ужасная усталость.
