Пенелопа сделала глоток вина.
– Не было никаких выходок.
Кэмден внимательно посмотрел на жену.
– А как насчет гарема турецкого паши?
– А что насчет него? – На лице Пен отразилось удивление.
На протяжении многих лет рассказы о заморских приключениях Пенелопы вызывали у Кэмдена досаду и любопытство. Когда же он увидел ее снова, эти рассказы превратились в настоящую пытку.
– Не пытайся обратить все в шутку, Пен.
– А я и не пытаюсь. В гареме женщина находится в большей безопасности, нежели в монастыре. Ведь гарем – это дамская территория, и вход туда запрещен всем, – если не считать султана и охраняющих ее евнухов.
– Ну, а как насчет твоего романа с графом Розарио?
Романа, которого, как теперь стало ясно, в действительности не было.
Во взгляде Пен вспыхнуло что-то похожее на гнев.
– Но ведь графу – семьдесят! Если он все еще жив…
– Однако вы путешествовали вместе на протяжении нескольких недель, не так ли?
– Да, верно. Я присоединилась к группе ученых, чтобы посмотреть на раскопки близ поместья Розарио под Палермо. Погода была отвратительная, а граф оказался настолько любезен, что предложил мне место в своем экипаже. Из-за артрита он перестал ездить верхом.
Кэмден с облегчением вздохнул. Как же мучили его мысли о графе! А теперь в его воображении граф представился страдающим от старческих заболеваний книжным червем…
– А как насчет принца Кастродольфо? Он-то молод… И говорят, ты провела с ним ночь.
Раздражение на лице Пен сменилось весельем.
– Что ж, тринадцатилетнего принца вполне можно считать молодым. Но он всецело погружен в чтение книг. Его мать даже опасается, что у него возникнут трудности с появлением наследника, если ей не удастся пробудить у сына интерес к противоположному полу.
– Но что скажешь насчет Гойи? Молва гласит, что он писал твой портрет, когда ты была одета в то, в чем могут представать друг перед другом лишь очень близкие люди.
Что означало – совсем без одежды. При мысли о том, что другой мужчина касался взглядом или какими-либо частями тела наготы Пен, Кэмдена охватывала ярость, и он мысленно твердил: «Моя, моя, моя»…
На щеках Пенелопы проступил румянец.
– Гойя – великий художник.
Кэм почувствовал себя школьным учителем, допрашивающим нерадивого ученика.
– Стало быть, это правда?
– Маэстро поклялся, что не покажет картину ни одной живой душе, и я ему верю.
– Ну… а сэр Эндрю Мелтон? Что было с ним?
Пен весело рассмеялась.
– Мать этого парня уж точно оставила надежды пробудить у сына интерес к противоположному полу. Что же касается тебя, Кэм… – голос Пен зазвучал громче. – Должно быть, мой отказ на яхте сильно тебя уязвил. Ведь ты был уверен, что в моей постели побывало все мужское население Европы. И еще несколько азиатов.
Кэмден прилагал все силы к тому, чтобы не сбежать от насмешек жены в свою спальню.
– Ну… я не считал, что так уж много. Но полагал, что один или два – точно.
– У тебя есть список моих предполагаемых любовников? – Еще одна насмешка, достигшая цели.
– Просто наша детская дружба пробудила мой интерес, вот и все. – Кэмдену было унизительно признаваться себе в своей мучительной ревности.
Пенелопа пожала плечами.
– Но если я так скандально известна, то никто не осудил бы тебя за отказ жениться на мне. Ведь я дала бы тебе то, что давала сотням мужчин, не так ли?
– Развратные герцогини – не такая уж редкость.
Уловив горечь в его голосе, Пен немного смягчилась.
– Но Кэм, не все женщины такие, как твоя мать.
– Да, ты – не такая.
– А ты думал, что такая же, верно?
– Нет, никогда так не думал, – решительно возразил Кэм. – Все поступки моей матери были предательством. Предательством по отношению к мужу, к титулу, к семье.
– Знаешь, я понятия не имела, что люди считали меня шлюхой. Ты принес себя в жертву, чтобы сохранить мое доброе имя. И вот теперь выясняется, что сохранять в общем-то и нечего…
– Не забывай, что я защищал и свое имя тоже. Ведь мужчину, соблазнившего женщину, которую он знал с детства, и бросившего ее на произвол судьбы, не простил бы никто. Подобное поведение выходит за рамки всех приличий.
Пен попыталась улыбнуться, но улыбка у нее получилась не очень-то веселая.
– Даже если подруга детства пустилась во все тяжкие?
– Да. Потому что ты – все равно Торн.
– А теперь – Ротермер, – со вздохом пробормотала Пенелопа. Было очевидно, что это обстоятельство не доставляло ей особого удовольствия.
Да и с какой стати? Она ведь променяла свою независимость на жизнь с мужчиной, считавшим ее развратницей. При мысли об этом Кэмден вновь ощутил угрызения совести. Вздохнув, он провел ладонью по волосам и вновь заговорил:
– Черт возьми, Пен, тебе двадцать восемь лет. И девять из них ты моталась по Европе в компании, пользующейся дурной репутацией. Да еще – под присмотром своей не совсем нормальной тетки. Не говоря уж о том, что тебя захотел бы любой мужчина. Так что… Скажи, что я должен был думать?
В темных глазах Пен промелькнула насмешка.
– Не стоит так раздражаться, Кэм. Любой мужчина был бы вне себя от радости, обнаружив, что его жена – девственна.
Ей показалось – или Кэмден действительно покраснел?
– Да, наверное, – кивнул он. – Но не при таких обстоятельствах.
– Ах, бедняжка… – с сарказмом протянула Пен.
– Я имею полное право злиться, так как моему поведению нет оправдания. Я должен ползать перед тобой на коленях и вымаливать прощение. Однако же… – Он помолчал. – Теперь мы с тобой связаны до конца жизни, поэтому должны прийти к соглашению.
– Чтобы ты мог снова разделить со мной постель?
«Черт возьми! Она говорит о супружеских обязанностях как о самом страшном наказании!» – мысленно воскликнул герцог.
– Ты собираешься отлучить меня от своей постели?
– Нет, потому что я дала клятву. – Пен поболтала вино в своем бокале, и оно вспыхнуло в отсветах камина подобно рубину. А сказала это она таким «безжизненным» тоном, что сразу же стало ясно: она просто будет исполнять свои обязанности.
Разочарованный словами жены, Кэмден тяжко вздохнул. А впрочем… Чего, собственно, он ожидал после своего дурного с ней обращения?
– Если все дело лишь в этом, то наша постель будет очень холодным и безрадостным местом, – проворчал Кэм. – Но думаю, нам под силу кое-что изменить.
