Пляска среди мечей у Лукулла
Первые годы Империи стали особенно показательны в плане расцвета в Риме чревоугодия и обжорства… Каждый старался так украсить стол, чтобы он во всех своих деталях напоминал произведение искусства. Ценилось все и вся – от качества и количества блюд до посуды, манер слуг, убранства и сервировки. Во время пира каждый старался перещеголять друг друга во время приема пищи. Но так как возможности желудка ограничены, многие прибегали к обычным в подобных случаях услугам павлиньего пера. Щекоча нёбо, пирующий просто извергал все ранее съеденное и принимался за очередные порции напитков и яств. Иные как-то справлялись с подобным бедствием, другие же заканчивали плохо. Император Вителлий, к примеру, погиб от обжорства. Существовала и специальная литература, подобие книг о вкусной и здоровой пище: к примеру, широко известны были десять книг Апиция о поваренном искусстве и извлечения из Винидария.
Масляная лампа из Помпей
Известны анекдоты, когда магнаты, богачи буквально терроризировали свою прислугу всевозможными глупейшими требованиями, мелочными придирками. Лукиан писал: «Рабы должны идти перед своими господами и громогласно предупреждать их о том, когда надо перешагнуть возвышение или яму, и что страннее всего, напоминать им, что они идут». Так делалось на рынках, шумных улицах средь белого дня. Лень дошла до того, что богачи стали избегать всякой самостоятельной умственной работы. Ученые отдали обработку и подготовку их сочинений образованным рабам, иные господа заставляли невольников учить наизусть наиболее известные литературные произведения, чтобы затем иметь возможность самим процитировать того или иного поэта, писателя и ритора, ни разу не прочитав его в своей жизни. Появились и «номенклаторы», «говорящие записные книжки», в обязанности которых было напоминать хозяину, с кем он говорит, где находится. Возможно, отсюда пошли номенклатурные работники.
Дом в Помпеях. Реставрация
Здесь остановимся на таком типично римском явлении как клиентела. Ученые отмечают, что она развилась из древнего обычая, якобы установленного еще Ромулом. Тогда у мелкого и подвластного люда и вошло в привычку отдавать себя под покровительство и защиту какого-то могущественного и влиятельного лица. То было подобие бедных родственников. Влиятельный и богатый человек помогал своему клиенту влиянием, деньгами или жизненными советами, а тот, в свою очередь, оказывал патрону различного рода услуги. Однако к I в. н. э. эти старые патриархальные отношения утратили свой характер и былой смысл. Клиентела превратилась по сути дела в прихлебателей. В Риме среди таковых оказались и некоторые интеллектуалы (писатели, учителя, художники и т. п.).
С раннего утра они должны обивать пороги домов знатных римлян, чтобы поприветствовать своего «господина» и выслушать его, если тот еще удостоит его встречи. Марциал с мукой пишет о своей тридцатилетней жизни клиента в Риме. Часто приходилось затемно тащиться через весь город, в дождь и слякоть, а затем еще торчать в прихожей патрона. На долю толп клиентелы доставалось немало позора среди таких же несчастных, что скапливались в прихожей хозяев: «Много получишь ты обид, чтобы войти, еще больше, когда войдешь». Надо было унижаться и перед рабами хозяина, чтобы впустили, а иногда пробиваться силой, отталкивая слабых. Но, даже добравшись до цели, искатель милостей мог наткнуться на грубое слово, на откровенный зевок, а то и пинок. Ведь уже во II в. н. э. клиенты здоровались с патроном, целуя ему руку или же кланяясь в ноги.
Клиенты позднего периода
Клиентская служба была не только унизительной и утомительной, но еще и совершенно бесцельной тратой времени. Каково писателю или ученому торчать в прихожей какого-нибудь чиновника! Именно в подобном положении и была бедная рим-ская интеллигенция. Клиент обязан был смотреть в рот господину и выполнять любой его каприз, во всем соглашаясь и поддакивая ему. Марциал писал: «Ты лжешь – я верю, читаешь плохие стихи – хвалю, поешь – пою, пьешь – пью, хочешь играть в шашки – проигрываю». Пока я хожу за тобой и сопровождаю тебя в прогулках, слушая твою болтовню, хвалю все, что делаешь и говоришь, продолжает поэт, сколько могло бы родиться стихов! «В десять усталый плетусь я в баню, чтобы там получить мне сотню квадрантов. Когда ж книгу писать мне, Потит?» – опять горестно жалуется Марциал коллеге-ученому. Часто ведь и целые дни пропадают зря, так что приходится удивляться и тому, что в год выходит хотя бы одна книга. При такой жизни и этого могло бы не быть. Однако клиентская служба – суровая необходимость. Как же без нее мог прокормиться писатель, поэт, художник?! Ведь за свои произведения Марциал и другие почти ничего не получали (об авторском праве в Древнем Риме, конечно же, и не слыхивали). Томики и свитки Марциала продавались в двух лавках, у Секунда и у Атректа. Любой покупатель мог отдать стихи рабу-переписчику и затем продавать экземпляры по любой цене кому угодно. Стихи Марциала распевали и в Британии, но его кошелек, писал он, «ничего об этом не знал». Большинство патронов отличались к тому же еще и скупостью. Таков Патерн:
Хоть богатств у тебя и денег столько,
Сколько редко найдешь, Патерн,
у граждан,
Не даришь ничего, на деньгах сидя,
Точно страшный дракон, кого поэты
Воспевают как стража скифской рощи.
Римские богатеи были ничуть не лучше иных из наших олигархов, что тратят сотни миллионов долларов на английскую футбольную команду, но не дадут даже ста монет на школу, труд писателя. Марциал выговаривал некому Криспу:
Ты говоришь, что ни в чем моим
ты друзьям не уступишь,
Но, чтоб уверить меня, что же ты
делаешь, Крисп?
В долг я просил у тебя пять тысяч.
Ты отказал мне,
Твой же тяжелый сундук доверху
полон монет.
Дал ли когда-нибудь мне ты модий
бобов или полбы,
Хоть арендатор-то твой нильские
пашет поля?
Дал ли когда-нибудь мне ты зимою
короткую тогу?
Дал ли мне серебра ты хоть
полфунта когда?
Я ничего не видел, чтобы счесть
тебя истинным другом,
Кроме того, что при мне ветры
пускаешь ты, Крисп.
Конечно, попытка найти гармонию между благородной культурой и бьющим через край богатством столь же наивна, как и стремление примирить нувориша, составившего свои сокровища путем воровства или разбоя, с интеллектуалом, полуголодным и нищим. Если даже пиршества этих скотов сопровождает самая сладкая музыка, в душе этих людей звучат воинственные и кровавые мелодии. В каком-то смысле прав был и Лессинг, утверждая, что «гладиаторские игры были главной причиной низкого уровня рим-ской трагедии». Римские зрители в окровавленном амфитеатре, где они наблюдали противоестественные сцены, конечно, забывали не только о высоком искусстве, но вообще о самых простых, элементарных человеческих чувствах красоты и любви. Толпа думала больше о примитивных наслаждениях и крови, развивая инстинкт убийцы, чем о поэзии. Римская жизнь вела к деградации интеллекта. Толпу отличали грубые вкусы. Хотя мы думаем, каков народ, таковы и трагедии, такова культура и литература. Смешно было бы ожидать появления в современной России, где идет торговля честью и достоинством, родиной и государственными постами, верой и наукой, феноменальных писателей или великих композиторов и художников.
