Аттила видел в лице гуннов «третью силу», которая будет способна обуздать происки обеих империй – Западной и Восточной Римских империй. Страшная битва на Каталунских полях (451 г. н. э.) знаменовала собой столкновение двух миров – Европы и Азии. Первый был представлен римлянином Аэцием, талант-ливейшим военачальником, второй – Аттилой, столь же воинственным и ярким полководцем. Предсказатели сообщили Аттиле, что его враг (а еще в недавнем прошлом хороший друг) должен будет пасть на поле боя. В войске Аэция вместе с галло-римлянами и готами бились вспомогательные отряды из франков, сарматов (аланов), саксонов, бургундцев, аморианцев и вестготов, во главе с королем Теодорихом. Поэтому битва и была названа «битвой народов». Валентиан III отказал Аэцию в помощи римских и романизированных легионов. Аттила перед битвой обратился к своим воинам с речью: «…Нападем смело на неприятеля, кто храбрее, тот всегда нападает. Смотрите с презрением на эту массу разнообразных народов, ни в чем не согласных между собою: кто при защите себя рассчитывает на чужую помощь, тот обличает собственную слабость перед всем светом… Итак, возвысьте свою храбрость и воспламените свой пыл. Покажите как следует гуннам свое мужество». А еще он сказал им: «После побед над таким множеством племен, после того как весь мир – если вы устоите! – покорен, я считаю бесполезным побуждать вас словами как не смыслящих, в чем дело». И зажженные этими словами, пишет Иордан, гунны устремились в бой. И началась «лютая, переменная, зверская, упорная» битва.
Результатом этой битвы стала смерть примерно 175 тысяч людей, а по другим сведениям – 300 тысяч человек. Аттила потерпел поражение, но, сражаясь, как лев, он наводил ужас на победителей. Аэций также не возобновлял сражения, ибо его оставили готы, желавшие похоронить их старого короля – Теодориха. Аттила смог выбраться из окружения. Его огромное полумиллионное войско уменьшилось в численности, но по-прежнему представляло собой грозную силу. В каком-то смысле битва на Каталунских полях означала закат карьеры Аттилы.
Однако финал истории впереди. Пока Аттила был еще грозен. Пополнив свои силы, расширив парк баллист, призвав в ряды новых воинов, он пошел на Рим, решив взять Аквилею, самый крупный и красивый порт на Адриатике. Это был город-страж. Богатый, неприступный, стоял тот на перекрестке, являясь ключом к сердцу Империи, ключом к Риму, Равенне, Константинополю и даже ко всей Галлии. После трех месяцев осады в ходе жестокого штурма город был Аттилой взят. За этим последовали неизбежные резня и убийства, грабежи и поджоги.
Святой Луп упрашивает Аттилу пощадить город Труа
Гунны не щадили никого, видимо, мстя Риму за позор недавнего поражения на Каталунских полях. Итальянские города скоро опустели. Все бежали куда глаза глядят. Страшным опустошениям подверг-лись Ломбардия, Пьемонт, Лигурия, десятки городов. Рим ожидал неизбежного конца. Император (еще живой) готов был на любые уступки Аттиле. В качестве посла к нему решили послать папу Льва I, семидесятилетнего тосканца с седой бородой. Его направили к Аттиле, надеясь не столько на его ум (он имел прозвище «здравие ума»), сколь на чудо.
Миссия принесла успех… Проспер Аквитанский писал: «Папа положился на помощь Господа, который не оставляет тех, кто служит справедливому делу, и его вера принесла успех». Император Западной Римской империи обещал в пять лет выплатить разумную дань, а Аттила, в свою очередь, отказался от попыток вторгнуться в Галлию и Италию. Аттила заявил папе, что для него большая честь принимать у себя самого мудрого человека в мире. При этом он пожелал ему долгих лет жизни. Они обнялись. Подлинная причина ухода Аттилы до сих пор вызывает споры. Но всё говорит в пользу того, что причиной казалось бы столь неожиданного поступка был трезвый расчет, а также здоровье Аттилы.
Аттила чувствовал приближение конца. Он ощущал, как силы покидают его. Все чаще преследовали боли в голове, кровотечения и обмороки. Пока он мог скрывать болезнь, он делал это и держался. Некоторые говорят об умственном расстройстве вождя гуннов (и даже о шизо-френии). Вот как Иордан описывал кончину грозного вождя варваров… Ко времени своей кончины, как передает историк Приск, Аттила взял себе в супруги – после бесчисленных жен, как это в обычае у этого народа, – девушку замечательной красоты по имени Ильдико. На свадьбе, отяжелев от вина и пресытившись любовью, Аттила, видно, перенес удар. Но никто не решился нарушить покой счастливого супруга… Вероятно, обильные рвотные выделения не давали ему дышать. Горлом шла кровь. Вся эта масса привела к удушью. Он лежал, плавая в крови, что лилась отовсюду. Так пьянка принесла постыдный конец прославленному королю и воителю. Только на другой день слуги стали подозревать что-то неладное. После громкого зова и стука они взламывают двери – и обнаруживают в постели мертвого Аттилу. На теле вождя не видно ни одной раны, которая могла бы привести его к смерти. Обнаружили плачущую испуганную девушку, спрятавшуюся под покрывалом.
Костер Аттилы. Гравюра XIX века. Париж
Следуя обычаям их племен, воины отрезали часть их волос, обезобразили лица уродливыми глубокими ранами. Согласно их традиции великий воин должен был быть оплакан и омыт не воплями и слезами женщин, но кровью мужчин. Говорили, тогда произошло чудо: напуганному Маркиану, императору Востока, что со страхом ожидал его участи, предстало во сне божество и показало – в эту ночь – сломанный лук Аттилы. Надо сказать – хоть немногое из многого – и о том, как его племя почтило останки вождя. Среди степей, в шелковом шатре, лежало тело Атиллы. Начался обряд – поразительное и торжественное зрелище.
Отборнейшие всадники гуннского племени, пишет Иордан, объезжали кругом место, где он был положен наподобие цирковых ристаний. В погребальных песнопениях они так поминали его подвиги: «Великий король гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, который с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира и, – дабы не было отдано и остальное на разграбление, – умилостивленный молениями принял ежегодную дань. И со счастливым исходом совершив все это, скончался не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?» Затем друзья устроили пир, похоронив его в кургане. Тело великого воина поместили в золотой гроб, поставив внутри серебряного, а тот, в свою очередь, поместили в железный. В гробницу, что согласно легенде находилась в русле специально отведенной реки, поместили его бесчисленные сокровища. В сказаниях, песнях народов долго будет сохраняться память о нем.
Аэций
Конечно, были среди римлян мудрые политики типа Аэция. Этот величайший полководец эпохи, ставший в 429 г. главнокомандующим (magister militum), а в 454 г. в четвертый раз консулом и зятем императора Валентиана III, с исключительным искусством и тактом вел дела с германцами. Видя все его достоинства, мужество, честность, простоту, те уважали и ценили римлянина. Полную ему противоположность представлял император Валентиан III. Слабый и распутный, он не сумел приобрести в 34 года ни разума, ни самообладания. Он был еще и настолько туп, что даже не понял той решающей роли, что играл в сохранении его власти великий патриций Аэций. Он из-за низкой зависти к славе и положению Аэция, которого превозносили презираемые им «варвары», а также из опасения, что тот может стать наследником (через помолвленного на его дочери сына), убил Аэция. Гиббон писал, что в то время как Аэций – быть может, с чрезмерной горячностью – настаивал на бракосочетании своего сына, Валентиан обнажил свой меч, до тех пор еще ни разу в битвах не выходивший из своих ножен, и вонзил в грудь полководца, спасшего империю; а его царедворцы и евнухи постарались превзойти один другого в подражании своему повелителю, и покрытый множеством ран Аэций испустил дух в присутствии императора. В одно время с ним был убит преторианский префект Боэций, и, прежде чем разнесся об этом слух, самые влиятельные из друзей Аэция были призваны во дворец и перебиты поодиночке (454 г. н. э.). Об ужасном злодеянии, прикрытом благовидными названиями справедливости и необходимости, император немедленно сообщил солдатам, своим подданным и своим союзникам. Даже народы, не имевшие дела с Аэцием или видевшие в нем врага, все ж великодушно сожалели о постигшей героя незаслуженной участи. Варвары, состоявшие при нем на службе, скрыли свою скорбь и жажду мщения, а презрение, с которым давно народ относился к Валентиану, внезапно перешло в глубокое и всеобщее отвращение. И весьма показательно, что когда император постарался узнать мнение простого народа об этом преступлении, некий солдат честно ему заявил: «Мне неизвестны, ваше величество, какие соображения или обиды заставили вас так поступить; я знаю только то, что вы поступили точно так же, как тот человек, который своей левой рукой отрезал себе правую руку». Могла ли продолжать существование столь тупая, бессовестная, неблагодарная власть?! Понятно, что Рим стали ненавидеть не только недруги, но и друзья, те, кто десятилетиями служил ему не за страх и даже не за деньги, а за совесть. Возмездие истории неотвратимо!
