Двор назвал это составленное в марте министерство министерством санкюлотов. В первый раз, когда Ролан появился во дворце (против правил этикета) в сапогах с завязками и круглой шляпе, церемониймейстер отказался его принять. Принужденный все-таки впустить Ролана, он обратился к Дюмурье и сказал: „Милостивый государь, на его башмаках нет пряжек“. „Все погибло“, — отвечал хладнокровно Дюмурье. Вот чем занимались еще при дворе. Первым шагом министерства была война. Положение Франции становилось все более опасным, все заставляло бояться враждебных действий Европы. Леопольд Австрийский умер, и это обстоятельство способно было ускорить решение венского кабинета. Его молодой преемник, Франц II, мог быть менее миролюбивым и благоразумным. Австрия собирала свои войска, намечала лагеря, назначала генералов. Она вторглась в пределы Базеля и поставила гарнизон в Порантрюи, чтобы обеспечить себе доступ в департамент Дуб. Нечего было больше сомневаться в ее планах. Сборища эмигрантов в Кобленце возобновились еще при большем многолюдстве, венский кабинет только на время рассеял эмигрантов, собравшихся опять в бельгийских провинциях, чтобы предупредить вторжение французов в эту страну, еще не готовую дать им отпор; он только старался сохранить внешние приличия, а сам в то же время позволил учредить в Брюсселе настоящий генеральный штаб эмигрантов, обладавший даже особой формой и белой кокардой. Наконец, и ответы князя Кауница на потребованные объяснения были совершенно неудовлетворительны. Вскоре он прямо-таки вовсе отказался вести переговоры, и барону Кобенцелю было приказано сказать, что Австрия не откажется от своих ранее предъявленных требований: восстановление монархии на основаниях королевского заседания 23 июля и возвращения духовенству его имуществ, германским принцам — земель Эльзаса со всеми их правами, а папе — Авиньона и графства Венсен. Всякое соглашение стало невозможным, нечего было рассчитывать на сохранение мира. Франции угрожала судьба, незадолго перед тем испытанная Голландией, или даже участь Польши. Весь вопрос заключался в том, ждать ли объявления войны неприятелем, или первым начать ее, использовать ли энтузиазм народа, или дать ему охладиться. Настоящий виновник войны не тот, кто ее объявляет, а тот, кто делает ее неизбежной.
20 апреля Людовик XVI появился в Собрании, окруженный своими министрами. „Господа, — сказал он, — я пришел в Национальное собрание по поводу крайне серьезных дел, требующих полного внимания народных представителей. Министр иностранных дел прочтет вам доклад о нашем политическом положении, составленный им для Совета министров“. Дюмурье отвечал королю; он перечислил все обиды, полученные Францией от Австрии: цель конференций в Мантуе, Рейхенбахе и Пильнице; союз, устроенный Австрией против Французской революции; он указал на ее усиленное вооружение, на открытое покровительство эмигрантам, на повелительный тон, на подчеркнутую медленность переговоров и, наконец, на нетерпимые условия ее ультиматума. После целого ряда соображений, мотивированных враждебным поведением короля Венгрии и Богемии (король Франц II еще не был выбран императором), чрезвычайными условиями, в которых находилась нация, ясно выраженным ею мнением не терпеть дольше никаких оскорблений, никаких нарушений ее прав, честью и добросовестностью Людовика XVI, хранителя достоинства и безопасности Франции, — Дюмурье закончил свою речь указанием на полную неизбежность войны с Австрией.
После Дюмурье Людовик XVI сказал вторую речь. „Господа, — произнес он взволнованным голосом, — вам теперь известны результаты переговоров, веденных мной с венским двором. Единодушное мнение всех членов моего совета составляет заключение этого доклада. Я сам его разделяю. Он составлен, имея в виду пожелание, неоднократно выраженное в Национальном собрании, и в согласии с чувствами, заявленными мне множеством граждан с разных сторон королевства; все предпочитают войну дальнейшему оскорблению французского народа и постоянно угрожающей нации опасности. Я должен был предварительно употребить все средства для сохранения мира. Сегодня я предлагаю Национальному собранию, на основании конституции, объявить войну королю Венгрии и Богемии“. На речь короля некоторые депутаты ответили аплодисментами, но большинство осталось в молчании, подавленное волнением минуты и важностью принимаемого решения. После отъезда короля Собрание назначило на этот вечер чрезвычайное заседание, где единогласно было решено начать войну. Таким образом, началась война с одной из главных союзных держав; она продолжалась четверть века, укрепила победоносную революцию и изменила карту Европу.
Вся Франция с радостью приняла известие о войне. Война дала новый толчок и без того волновавшемуся народу. Округа, муниципалитеты, народные общества писали адреса, ставили рекрутов, присылали добровольные пожертвования, ковали пики; вся нация, казалось, поднялась, ожидая нападения Европы или желая сама напасть на нее. Но энтузиазм, ведущий часто в конце концов к победе, не может заменить организацию войска. При начале войны, пока рекруты еще не обучены, можно было рассчитывать только на постоянные войска. Вот каково было положение французских сил: обширная граница между Дюнкерком и Базелем была занята тремя большими корпусами. Налево от Дюнкерка до Филипвиля находилась Северная армия, численностью около сорока тысяч пехоты и восьми тысяч конницы, под начальством маршала Рошамбо. Лафайет командовал Центральной армией в сорок пять тысяч пехоты и семь тысяч кавалерии, расположенной от Филипвиля до линии Вайсембурга Наконец, Рейнская армия из тридцати пяти тысяч пехоты и восьми тысяч кавалерии, под начальством маршала Люкнера, занимала место от линии Вайсенбурга до Базеля. Охрана пиренейской и альпийской границ была доверена генералу Монтескью; армия его была немногочисленна, но с этой стороны Франции бояться было нечего.
Маршал Рошамбо предполагал оставаться в оборонительном положении и защищать границы. Дюмурье, напротив, желал первым начать военные действия, чтобы использовать свою готовность к войне. Он был очень предприимчив и хотя и был министром иностранных дел, но руководил войной; план его был принят. План заключался в быстром вторжении в Бельгию. В 1790 г. эта провинция пыталась сбросить с себя австрийское иго, чего и добилась на некоторое время, но потом была снова покорена превосходными силами. Дюмурье предполагал, что брабантские патриоты облегчат вторжение французов, видя в нем средство для своего освобождения, С этой целью он придумал вторжение в трех пунктах. Два генерала, Теобальд Диллон и Бирон, командовавшие под общим начальством Рошамбо войсками во Фландрии, получили приказание двинуться один с четырьмя тысячами человек из Лилля в Турне, другой с десятью тысячами из Валансьена в Монс. В то же время Лафайет с частью своей армии выступил из Меца и направился ускоренным маршем в Намюр через Стене, Седан, Мезьер и Живе. Этот план для своего выполнения требовал привычных солдат, которых почти тогда не было, и полного согласия военачальников, достигнуть которого было почти невозможно. К тому же наступавшие войска были недостаточно сильны для такого предприятия. Едва только Теобальд Диллон, 28 апреля перейдя границу, встретил врага, как панический ужас овладел войском. Из рядов стали кричать „Спасайся, кто может“, и, увлеченный в бегство своими солдатами, Диллон был убит ими. То же самое и при тех же обстоятельствах произошло в корпусе Бирона, и он вынужден был отступить в беспорядке на свои старые позиции. Это внезапное и общее для обеих колонн бегство надо отнести или к страху перед врагом солдат, никогда не видавших боевого огня, или к недоверию к полководцам, или, наконец, к злонамеренным людям, кричавшим о предательстве.
