В полночь ударили в набат и забили в барабаны; мятежники стали собираться и выстраиваться; члены секций изгнали муниципалитет, назначив временный городской совет, отправившийся в ратушу, чтобы управлять оттуда восстанием. Со своей стороны, батальоны Национальной гвардии двинулись ко дворцу, где были помещены во дворах или при главных входах, вместе с конными жандармами; артиллеристы заняли аллеи Тюильрийского дворца своими орудиями, в то время как швейцарцы и добровольцы охраняли внутренние помещения. Оборона дворца находилась в наилучшем положении.
Тем временем несколько депутатов, разбуженных набатом, отправились в зал Законодательного собрания и открыли заседание под председательством Верньо. Узнав, что Петион находится в Тюильри, и предполагая, что он там задержан и ждет освобождения, они потребовали его в Собрание для дачи отчета о положении Парижа. По этому приказанию Петион покинул дворец и явился в Собрание, куда явилась еще другая депутация, требующая его возвращения, считая его пленником в Тюильри. Он отправился с этой депутацией в ратушу и был там новым городским управлением отдан под стражу трехсот человек. Не желая в этот день беспорядка, никакой другой власти, кроме мятежной, новое городское управление велело прийти командиру Манда, чтобы узнать от него о мерах, принятых во дворце. Манда колебался повиноваться, но, не зная еще, что муниципальная власть перешла в другие руки и имея в виду, что долг требовал повиновения, он отправился в ратушу по вторичному приглашению городского управления. Войдя и увидя новые лица, он побледнел. Его обвинили в разрешении войскам стрелять в народ. Манда задрожал. Его отправили в тюрьму аббатства, но при выходе он был убит на лестнице ратуши. Городское управление сейчас же передало начальство над Национальной гвардией Сантерру.
Со смертью Манда двор лишился своего наиболее решительного и влиятельного защитника. Присутствие Манда, добытый им приказ употребить силу по мере необходимости были нужны, чтобы заставить Национальную гвардию драться; появление дворян и роялистов ее сильно охладило. Манда перед своим уходом напрасно просил королеву удалить эту толпу, убеждения которой были подозрительны для конституционалистов.
Около четырех часов утра королева позвала к себе прокурора-синдика департамента Рёдерера, проведшего ночь в Тюильри, и спросила его, что следует предпринять в таких обстоятельствах. Рёдерер ответил, что считает необходимым, чтобы король и королевское семейство отправились в Национальное собрание. „Вы предлагаете, — сказал Дюбушаж, — отвести короля к его врагам!“ Рёдерер отвечал, что из шестисот членов Собрания 400 высказались два дня назад в пользу Лафайета и, наконец, что он предлагает эту меру как наименее опасную. Тогда королева ответила ему повелительным тоном: „Здесь есть войско, настало время узнать, кто одержит верх: король ли и конституция, или бунтовщики“. „Надо посмотреть, Ваше Величество, — сказал Рёдерер, — какие меры приняты для защиты“. Велели прийти Лашне, заменившему Манда в его отсутствие. Его спросили, принял ли он все меры, необходимые, чтобы помешать толпе прорваться во дворец, велел ли он охранять площадь Карусель. Лашне отвечал утвердительно, а затем, обратившись к королеве, он прибавил раздраженным тоном: „Я должен предупредить Ваше Величество, что королевские покои полны людей всякого рода, которые стесняют наши действия и, не допуская никого до короля, озлобляют Национальную гвардию“. „Это ничего не значит, — возразила королева. — Я отвечаю вам за всех здесь находящихся людей; они пойдут впереди, позади, в рядах, как вы пожелаете. Они готовы на все, что только может понадобиться. Это надежные люди“. Ограничились тем, что послали двух министров, Жоли и Шампьона, в Собрание, чтобы уведомить об опасности и требовать у него комиссаров и помощи.
Между защитниками дворца возник уже разлад, когда Людовик XVI в пять часов утра появился, чтобы сделать им смотр. Он обошел сперва внутренние посты и нашел их одушевленными лучшими намерениями. Его сопровождало несколько членов его семьи, и он казался чрезвычайно грустным. „Я не отделяю, — сказал он, — мое дело от дела хороших граждан, мы или спасемся, или погибнем вместе“. Потом он спустился во двор, в сопровождении нескольких генералов. Едва король появился, забили поход, и раздался крик: „Да здравствует король!“, повторенный Национальной гвардией. Но артиллеристы и батальон Круа-Руж ответили криком: „Да здравствует нация!“ В это время прибыли новые батальоны, вооруженные ружьями и пиками, и, дефилируя перед королем, чтобы занять свое место на сенекой террасе, кричали: „Да здравствует нация, да здравствует Петион!“ Король продолжал смотр, огорченный этим предзнаменованием. Он был встречен с выражением величайшей преданности батальонами Фий-Сен-Тома и Пти-Пер, занимавшими террасу вдоль дворца. В то время, как король проходил по саду, чтобы осмотреть пост Пон-Турнана (подъемного моста), батальоны, вооруженные пиками, преследовали короля криком: „Долой veto, долой изменника!“ Когда король вернулся, они сошли со своего прежнего места и поместились около Королевского моста, повернув свои орудия против дворца. Два других батальона, стоявшие во дворах, последовали их примеру и, расположившись на площади Карусель, казалось, были готовы перейти в наступление. Король вернулся домой бледный, унылый. Королева сказала: „Все потеряно! Этот смотр принес больше вреда, чем пользы“.
Между тем, как все это происходило в Тюильри, инсургенты подступали несколькими колоннами. Они употребили целую ночь на то, чтобы собраться и организоваться; поутру они ворвались в арсенал и поделили между собой находящееся там оружие. Колонна Сент-Антуанского предместья, численностью около пятнадцати тысяч человек, и колонна Сен-Марсо, в пять тысяч человек, двинулись в 6 часов утра. По дороге к ним присоединялось все больше и больше народа. Директория департамента поставила на Новом мосту пушки, чтобы помешать соединению мятежников, шедших с двух сторон реки, но прокурор городского управления, Манюэль, отдал приказ увезти с этой позиции пушки, и проход по мосту стал свободным. Авангард предместий, состоящий из марсельских и бретонских волонтеров, уже выступил с улицы Сент-Оноре и расположился в боевом порядке на площади Карусель, направив свои пушки на дворец. Жоли и Шампьон вернулись из Собрания и объявили, что заседание его не может состояться из-за недостаточного количества членов; их было не больше шестидесяти или восьмидесяти человек, и они не пожелали выслушать этих министров. Тогда прокурор-синдик департамента, Рёдерер, вместе с членами департаментского совета появился перед мятежниками и сказал им, что такая толпа не может иметь доступа ни к королю, ни в Национальное собрание. Он предложил выбрать двадцать депутатов и поручить им выразить требование народа. Но его не стали слушать. Тогда Рёдерер обратился к Национальной гвардии, напомнив статью закона, предписывающую ей, в случае нападения, отвечать силой на силу. Но только небольшая часть Национальной гвардии была расположена последовать его словам, а артиллеристы, вместо ответа, разрядили свои орудия. Рёдерер, видя, что инсургенты торжествуют повсюду, что они господствуют в городском управлении и располагают по своему желанию толпой и даже войском, поторопился вернуться во дворец, чтобы стать во главе исполнительной власти.
