Заслуживает внимания замечание Того, контрастирующее с общепринятым мнением: «В отличие от Литвинова, Молотов, напротив, с готовностью шел на уступки, когда мое мнение представлялось ему правильным, что облегчало переговоры». Думаю, дело обстояло все же так: Молотов чувствовал за собой право идти на частные уступки, которого абсолютно несамостоятельный в партийно-политической иерархии Литвинов был начисто лишен, и шел на них ради достижения крупных целей. Ход его трудных и, не побоюсь этого слова, мелочных переговоров с Того о заключении нового рыболовного соглашения и уточнении границы между МНР и Маньчжоу-Го – постоянного источника напряженности в отношениях между… нет, не этими странами, а СССР и Японией – наглядно свидетельствует об этом.
Думаю, визиты в Кремль в 1939 г. прибавили японскому послу немало седых волос, особенно события на реке Халхин-Гол, известные в Японии как «Номонханский инцидент». Если Того был несомненно настроен в пользу нормализации отношений с Москвой, то о его непосредственном начальстве – министрах Арита и Номура – этого сказать нельзя. Зато за свои труды и переживания он был вознагражден отличным новогодним подарком. «Переговоры о заключении рыболовного соглашения, которые велись во второй половине 1939 года, в последний момент, наконец, увенчались успехом, и его подписание состоялось на заре 1 января. После подписания, в знак завершения переговоров, длившихся всю ночь в стенах Кремля, по приказу Молотова были поданы кое-какие hors d'oeuvres <закуски. – В.М> и напитки, и он поднял тост за улучшение советско-японских отношений, в котором также выразил благодарность за мои усилия. В ответ поднял бокал и я, сказав о знаменательности того факта, что первый день 1940 года, который станет памятным для всего мира, я встречаю в Кремле». Когда надо, советские вожди работали без выходных и праздников. Непосредственно перед подписанием – в новогоднюю ночь – рыболовного соглашения Молотов принимал участие в беседе Сталина, Микояна и Тевосяна с германской делегацией, включавшей уже хорошо известных нам Риттера, Шуленбурга, Шнурре и Хильгера.
В наступившем 1940 г. Того продолжал общаться с Молотовым и Лозовским, хотя был несравненно более редким гостем, нежели германский посол. Первая половина года ушла на решение рутинных вопросов, которым нарком позволял себе не отягощаться, и посол вполне понимал это. Арита, вновь занявший пост главы внешнеполитического ведомства в кабинете адмирала Енаи, к какой-либо активизации отношений не стремился. Вот послу и приходилось разбираться с «вечными» рыболовными и пограничными вопросами, а также претензиями судостроительной фирмы «Мацуо Докиярд» к советскому торгпредству (дело было уже в суде), которым посвящены многие страницы протоколов его московских бесед. Стороны уверяли друг друга, что идут на максимально возможные уступки, и требовали ответных уступок. Молотова это сердило, и 23 мая он заявил послу: «Создается впечатление, что японская сторона ищет этих мелких разногласий, которые, возможно, нужны ей как козырь для своих взаимоотношений с Америкой».
[589] Впрочем, тут он едва ли был прав. В отношении пограничных вопросов Того был связан позицией армии, которая готова была видеть национальную измену в «уступке» каждого квадратного метра даже после поражения на Халхин-Голе. Наконец, торг, похоже, надоел обеим сторонам. 9 июня Молотов и Того подписали соглашение об уточнении границы между МНР и Маньчжоу-Го, дипломатично оговорив в преамбуле, что правительства самих граничащих стран с ним согласны. Однако в тот же день нарком встретился с гоминьдановским послом Шао Лицзы, который «особенно благодарил тов. Молотова за ту помощь, которую СССР оказывает Китаю в борьбе с Японией».
[590] До подлинного взаимопонимания между Москвой и Токио было еще очень далеко.
Именно в таком контексте надлежит понимать важное место из доклада Молотова на шестой сессии Верховного Совета СССР 29 марта, посвященного в основном «зимней войне»: «В наших отношениях с Японией мы не без известных трудностей, но все же разрешили некоторые вопросы <рыболовное соглашение, выплата последнего взноса за КВЖД и т.д. – В.М.> … В Японии должны, наконец, понять, что Советский Союз ни в каком случае не допустит нарушения его интересов. (Продолжительные аплодисменты.) Только при таком понимании советско-японских отношений они могут развиваться удовлетворительно.
В связи с Японией скажу два слова по одному, так сказать, не деловому вопросу. (Веселое оживление в зале.) На днях один из депутатов японского парламента задал своему правительству такой вопрос: «Не следует ли обдумать, как коренным образом покончить с конфликтами между СССР и Японией, например, посредством покупки Приморья и других территорий [Эта идея неофициально, но активно муссировалась в японских политических кругах и средствах массовой информации еще с конца 1920-х годов.]». (Взрыв смеха.) Задавший этот вопрос японский депутат, интересующийся покупкой советских территорий, которые не продаются (смех), по меньшей мере, веселый человек. (Смех, аплодисменты). Но своими глупыми вопросами он, по-моему, не поднимает авторитета своего парламента. (Смех.) Однако если в японском парламенте так сильно увлекаются торговлей, не заняться ли депутатам этого парламента продажей Южного Сахалина. (Смех, продолжительные аплодисменты.) Я не сомневаюсь, что в СССР нашлись бы покупатели. (Смех, аплодисменты)». Несмотря на шутки-прибаутки, Молотов четко и серьезно ответил на важный вопрос. И сделал это вполне в «парламентских» выражениях, потому что, например, англо-французскую оценку мирного договора с Финляндией он в том же докладе охарактеризовал как «дикость и пустая брехня». Чувствуете разницу! Быть грубым Молотов умел… Но не только грубым.
Беседа 2 июля принципиально отличалась от всех предыдущих. После общих фраз о необходимости хороших отношений, несмотря на все прошлые разногласия и конфликты, Того предложил заключить пакт о нейтралитете и передал наркому его проект, оговорившись, что «дух проекта согласован с Японским правительством, а текст составлен им самим». Однако никакой самодеятельности тут не было. Как показывают документы из японских архивов, опубликованные историком М. Кудо, согласование проекта шло на протяжении двух месяцев при непосредственном участии представителей военного министерства. 28 апреля Арита кратко сообщил послу о предстоящих шагах по нормализации отношений с Москвой в форме пакта о нейтралитете. Первоначальный вариант был готов уже 11-12 мая, но из-за разногласий в правительстве Того получил добро на вручение Молотову согласованного текста только полтора месяца спустя. Вот что было передано Молотову (цитирую по советской записи беседы):
«Статья 1.
1. Обе договаривающиеся стороны подтверждают, что основой взаимоотношений между обеими странами остается конвенция об основных принципах взаимоотношений между Японией и СССР, подписанная 20 января 1925 года в Пекине.
