Еще в рукописи роман попал в Версаль. Г-жа де Ментенон прочла его, увидела свой портрет в образе фаворитки Астарбеи и рассказала о книге Людовику XIV. Говорят, что король безошибочно узнал себя в царе Пигмалионе. Гнев Людовика не знал пределов. За Фенелоном, которому было запрещено покидать Камбре, было установлено строгое наблюдение. Его домохозяйка делала постоянные доклады местным властям. Хотя роман не был официально осужден, полиция получила тайное предписание конфисковывать все экземпляры книги и строго преследовать ее издателей.
Интересной реакцией на выход романа Фенелона было появление двух литературных памфлетов, написанных, как говорится, по горячим следам. Автором одного из них был аббат Пьер-Валантен Фейди (Faydit, ок. 1644 – 1709), подручный известного врага Фенелона епископа Неверского, которому он помогал в составлении возражений против «Изречений святых» (1699). «Телемакомания»
[504] Фейди отразила взгляды на роман Фенелона сторонников классицизма (ниже мы остановимся на этой книге несколько подробнее). Другим направленным против Фенелона памфлетом была книга голландского журналиста Гедевиля (Gueudeville, ум. 1720), близкого знакомого Пьера Бейля. В своей книге «Общая критика Приключений Телемака»
[505] (1700) Гедевиль порицает Фенелона за недостаточную критику французского абсолютизма и за двусмысленное положение, в котором оказывается автор «Приключений Телемака»: епископ, назначенный по указанию короля, он не может не быть многим ему обязанным, а потому и не может быть полностью свободным в своей критике.
В настоящий момент нас интересует лишь вопрос, каково в действительности было отношение Фенелона к абсолютизму. Ответ на этот вопрос можно искать во многих произведениях писателя – и в его «Диалогах мертвых», и в ряде «Наставлений» герцогу Бургунд скому. Ограничимся «Приключениями Телемака», ибо нас занимает не развитие политических идей Фенелона, а место его романа во французском литературном процессе.
Поль Азар полагал, что «Приключения Телемака» проникнуты «отвращением и ненавистью по отношению к Людовику XIV»
[506]. Думается, это было не так. Книга Фенелона шире и значительнее, чем любой, пусть даже самый резкий и остроумный, памфлет на Короля-Солнце. Книга Фенелона выше этого. Куда более права г-жа де Сталь, сказавшая, что Фенелон первым решился поднять голос против абсолютизма
[507]. Его олицетворением был Людовик XIV, поэтому «Приклю чения Телемака» оказались направленными против него. Сам Фенелон десять лет спустя (когда отношение к нему двора изменилось) в уже цитировавшемся письме к отцу Ле Телье решительно отрицал наличие в романе каких бы то ни было намеков лично на Людовика и на его окружение. Отрицают такие намеки и современные исследователи творчества Фенелона
[508].
Для нас все эти гипотетические намеки представляют лишь чисто исторический интерес. Сатирический портрет Пигмалиона задуман был Фенелоном как собирательный образ дурного монарха, царя-тирана, как антитеза тому идеальному государю, каким должен стать Телемак
[509].
Ратуя за просвещенный абсолютизм, Фенелон в своей критике деспотизма во многом обгонял своих современников. Впрочем, против деспотизма и тирании выступал и Боссюэ, но в своей основной работе, посвященной сходному кругу вопросов («Политика, почерпнутая в Священном Писании»), епископ из Мо выказал столько восхищения государственным устройством Франции его времени, что его слова обличения деспотизма тонут среди восторгов и похвал. Даже Лабрюйер оказался менее решительным и резким, чем Фенелон. Высказав немало верного о тираническом режиме, автор «Характеров» довольно неожиданно проявляет терпимость. Действительно, мы читаем у него: «Когда человек, не предубежденный в пользу своей страны, сравнивает различные образы правления, он видит, что невозможно решить, какой из них лучше: в каждом есть свои дурные и свои хорошие стороны. Самое разумное и верное – счесть наилучшим тот, при котором ты родился, и примириться с ним»
[510].
У Фенелона Пигмалион так далеко зашел в своих злодеяниях, подозрительности и, в общем-то, потере рассудка, что ему уже нет иного пути, как погибнуть от руки собственной возлюбленной Астарбеи, отравляющей его (сцена отравления написана превосходно). Пигмалион становится жертвой тиранического режима, который сам создал. Всех притесняющий, всех ненавидящий и всех боящийся тиран уже ни в ком не может найти защиты и поддержки, и цареубийство свершается при молчаливом одобрении народа.
Фенелон выводит в романе образ другого царя – Идоменея, который тоже сначала был дурным правителем Салента, во всем доверившись своему временщику Протесилаю. Но затем, под влиянием Ментора, он исправляется и превращает свою страну в идеальное государство. Впрочем, для этого уже были предпосылки, и семена, посеянные Ментором, упали в подготовленную почву. Еще до приезда Ментора и Телемака Идоменею открылось подлинное лицо интригана Протесилая, но он не нашел в себе сил и воли наказать по заслугам фаворита и выбрать себе новых советчиков.
Образ Протесилая, особенно в сцене его ареста, где старый царедворец изображен в своем изысканном дворце возлежащим среди окружающих его прихлебателей, ни одному льстивому слову которых он не верит, ибо знает им цену, написан поистине со светониевой точностью и силой
[511]. Циничный гедонист Протесилай в изображении Фенелона даже не лишен некоторой привлекательности и величия. Современники Фенелона без труда определили его прототип: в образе Протесилая почти с портретной точностью был изображен министр Людовика XIV маркиз де Лувуа (1641 – 1691)
[512].
