Архиепископ был в ужасе.
– Вы хотите сказать, госпожа Холл, что леди Кэтрин, выходя за короля, уже не была девственницей? Что добровольно вступила в плотские сношения с господином Деремом?
– Я не могу поклясться именем Божьим, милорд, поскольку занавеси постели были задернуты, но полагаю, что она не была девственной, когда уезжала из Ламбета ко двору короля, – ответила Мэри Холл.
– Что далее?
– Они называли друг друга мужем и женой, – продолжала она. – Все их слышали и все знали. Однажды он поцеловал ее у всех на глазах, да так страстно, что мы даже сделали ему выговор, из опасения, что их увидит вдовствующая герцогиня. Но господин Дерем ответил: «Как? Неужели мужчина не может целовать собственную жену?» Леди Кэтрин была немного смущена. Она начинала понимать свой статус. И его поведение показалось ей несколько бесцеремонным. Думаю, она была бы счастлива от него избавиться, но продолжала ублажать его в постели. Мэнокс, взбешенный тем, что Дерем преуспел там, где ему ничего не светило, принялся хвастать, будто знает тайную примету на теле леди Кэтрин. Мне это показалось отвратительным, и я предостерегла его, чтобы молчал. Но он не успокоился.
В конце концов леди Кэтрин сумела убедить Дерема, что тот обязан заработать состояние, если действительно намерен на ней жениться. Иначе герцог, ее дядя и опекун, не воспримет его всерьез. Мне в точности известно, что уже тогда она знала, что поедет ко двору и станет фрейлиной новой королевы, Анны Клевской. Вдовствующая герцогиня успела сообщить ей эту новость, и моя хозяйка понимала, какая честь ей оказана. Отличный повод, чтобы избавиться от Дерема! Он покинул ее, оставив ей все свои сбережения, фунтов сто, и отправился в Ирландию. Сказал, что деньги будут ее, если он не вернется назад. Ведь он твердо верил, что станет ее супругом, милорд! Ходили слухи, что в Ирландии он прибился к пиратам, но наверняка сказать не могу.
Мэри Холл залпом осушила кубок. А бедному архиепископу показалось, что на его слабые плечи лег чудовищный груз.
– Кто из слуг королевы знал ее по Хоршему и Ламбету? – спросил он.
Подумав немного, госпожа Холл сообщила:
– Кэтрин Тилни, Маргарет Мортон, Джоан Балмер и Элис Рестволд, вот кто, ваша милость. Думаю, только они.
– Они подтвердят ваши слова, госпожа Холл? – спросил он сурово.
– Да, милорд, если они честные женщины.
Томас Кранмер кивнул.
– Мадам, вы никому не должны этого рассказывать, госпожа Холл! Даже вашему брату! То, что вы мне поведали, доказывает, что до брака с королем наша королева была отнюдь не добродетельна. Само по себе это не преступление, однако наводит на мысль, что безобразия могли продолжаться и после. Дурные привычки трудно искоренить! Однако я должен побеседовать с теми горничными, что сейчас служат королеве, прежде чем вынесу окончательное суждение по данному вопросу. Вот почему мне требуется ваше молчание. Возможно, я захочу поговорить с вами еще раз. – Он встал. – Позвольте проводить вас назад к брату. Ему я также дам указания относительно того, как себя вести. Как всем известно, господин Ласселс порой проявляет чрезмерное рвение.
Архиепископ вывел Мэри Холл из кабинета. При их появлении Джон Ласселс вскочил со стула и бросился навстречу. Архиепископ поднял руку, призывая его к молчанию.
– Господин Ласселс, то, что поведала мне ваша сестра, является тайной, и даже вы двое не должны обсуждать этого между собой. Я намерен расследовать дело дальше. В ближайшем будущем я, возможно, снова призову вас к себе, и вы снова дадите показания. Все ли вам ясно, господин Ласселс?
Ласселс кивнул, взял сестру за руку, и оба покинули архиепископский дворец. А в своих личных покоях самый высокопоставленный и могущественный священник Англии погрузился в глубокие размышления. Он не видел причин не доверять Мэри Холл. Эта достойная женщина сочувствовала королеве, хоть и осуждала ее былые грехи. И эти-то грехи привели в смятение ум архиепископа.
Томас Кранмер не сомневался, что Кэтрин Говард была весьма легкомысленной молодой женщиной. Она могла полюбить и разлюбить с той же легкостью, как другие меняют одежду. Конечно, ей польстило внимание Генриха Тюдора! Король мог бы показаться старым и непомерно толстым, но его несметное богатство, огромная власть, которая была сосредоточена в его руках, непременно должны были вскружить голову и очаровать неопытную девушку, только вчера приехавшую из провинции. Архиепископ покачал головой. Любит ли она еще короля? Или успела разлюбить? Стороннему взгляду Кэтрин могла бы показаться образцовой женой. А уж как Генрих обожал свою молодую супругу!
Так что же ему делать, гадал архиепископ. Что, если поведение королевы безупречно? Что, если она избавилась от дурных привычек? Зачем тогда вытаскивать на свет божий пикантные тайны ее жизни до замужества? Королю очень не понравится, если кто-то вздумает погубить репутацию его розы без шипов. Я должен вознести молитву, размышлял Томас Кранмер, и Господь наставит меня. Он вошел в личную молельню и, опустившись на колени, закрыл глаза, сложил руки и начал молиться.
Вернувшись в Хэмптон-Корт, король распорядился, чтобы во время службы на День Всех Святых были принесены особые молитвы, чтобы поблагодарить небеса за счастливое возвращение домой и за счастье, которое дала ему молодая королева. Стоя в королевской церкви перед своими придворными, Генрих Тюдор во всеуслышание заявил:
– Возношу хвалу Тебе, Господи, за то, что после стольких печалей, отяготивших мои брачные узы, Тебе было угодно ниспослать мне супругу, которая всецело отвечает моим чаяниям!
Услышав это заявление, Нисса де Уинтер встретилась глазами с мужем. Вариан сжал ее руку, желая приободрить. Со своего места на архиепископском троне на алтарном возвышении Том Кранмер услышал эти смиренные слова благодарности и понял, что ему делать. От Джона Ласселса просто так не отделаешься, ведь он уже довел дело до внимания властей. Значит, придется изложить королю эти прискорбные сведения – то, что знал о юных годах королевы. После службы архиепископ удалился к себе, чтобы написать королю письмо.
На следующий день, во время мессы по случаю Дня Всех Святых, Томас Кранмер вложил в руку короля пергаментный свиток.
– Что это, Том? – шепотом спросил король.
– Письмо предназначено лишь для ваших глаз, мой господин. Я буду в распоряжении вашего величества после того, как вы его прочтете, – ответил архиепископ.
Король важно кивнул, засовывая свиток в широкий рукав. Когда служба подошла к концу, он поцеловал королеву и поспешил в личный кабинет. Нужно же было узнать, что там написал архиепископ… Король плотно прикрыл за собой дверь, чтобы стража и слуги знали, что он желает побыть один. Бросив пергаментный свиток на стол, наполнил густым и сладким красным вином огромный кубок. Выпив вино, сломал печать архиепископа. Развернул свиток и начал читать. С каждым словом король хмурился все сильнее. Словно черная туча легла на лоб, грудь стиснуло так, что он едва мог вздохнуть. Слова на пергаменте поплыли перед его глазами. Когда туман рассеялся и зрение прояснилось, король сжал руку в кулак и с силой опустил на стол.
