В целом встреча, состоявшаяся 4 мая с. г., показала, что положение в Чехословакии значительно осложнилось»
[581].
Как только чехословацкая делегация 5 мая 1968 года уехала из Москвы, Политбюро ЦК КПСС пригласило в советскую столицу лидеров Польши, ГДР, Венгрии и Болгарии, чтобы проинформировать их о результатах переговоров с чехословацкой стороной. Никогда не отличавшийся избытком скромности Чаушеску потом говорил Дубчеку, что его-де приглашали и в Дрезден, и в Москву, но он гордо отказался. На самом деле румынского лидера на встречи не приглашали.
Дубчек разыграл из себя обиженного, вызвал к себе советского посла и спросил через Червоненко, почему не позвали его. Что касается встреч на высшем уровне с другими социалистическими странами, Дубчек писал в мемуарах: «Мой протест был нарочно вводящим в заблуждение, так как я решил в будущем уклоняться от таких встреч, какая имела место в Дрездене. Мы делали вид, что все в порядке. Но это было заранее просчитано»
[582].
Заметим, что Дубчек не имел никакого права принимать решение о бойкоте встреч в верхах ОВД без согласования такой позиции с членами Президиума ЦК КПЧ.
Также он писал: «После своего возвращения из Москвы я решил преуменьшать значение наших разногласий (с СССР), хотя бы в публичных заявлениях. И такой моя тактика была и в последующие месяцы. Нам было нужно время, и я думал, что умеренное неконфронтационное поведение послужит нашему делу лучше, чем открытая полемика»
[583].
Но Дубчек явно недооценивал Брежнева и его окружение – эта тактика была «раскушена» советской стороной еще на переговорах в Москве.
На «протест» Дубчека Брежнев ответил письмом, в котором говорилось, что его не позвали потому, что он только что был в Москве. К тому же «повторный и скорый приезд чехословацких руководителей в Москву мог бы вызвать разные толкования и спекуляции о якобы „возникших трудностях“ в отношениях между КПСС и другими братскими партиями с одной стороны, и КПЧ – с другой»
[584].
На встрече в Москве 8 мая 1968 года лидеры стран Варшавского договора разделились на три группы в оценке событий в Чехословакии. Ульбрихт и Гомулка прямо сказали, что контрреволюция в ЧССР фактически уже победила, а Дубчек и другие «реформаторы» в руководстве КПЧ превратились в социал-демократов и хотят на чрезвычайном съезде окончательно демонтировать компартию.
Ульбрихт даже заявил, что может обратиться напрямую к чехословацким рабочим, ведь обращаются же чехословацкие коллеги напрямую к восточногерманским студентам. «Они вмешиваются во все наши дела. Ну, хорошо. Мы тоже можем действовать таким же образом. Только едва ли это будет иметь большое воздействие на положение в Чехословакии… Мы все слышали в Дрездене экономические идеи Дубчека – это полная путаница. Теория Шика сводится к тому, чтобы все экономические трудности переложить на плечи рабочих. Это обязательно снизит жизненный уровень рабочих и крестьян Чехословакии». Лидер ГДР считал, что «надо не систему менять, а просто лучше работать, надо поднимать производительность труда»
[585].
Гомулка подчеркнул, что чехословацкие СМИ ведут против Польши и него лично «враждебную кампанию, которая по своей ожесточенности… даже хуже, чем пропаганда радиостанции „Свободная Европа“». «Даже многие газеты на Западе не позволяют себе того, что позволяет сегодня чехословацкая печать»
[586].
Брежнев и Живков выступали в роли центристов. Они все еще надеялись, что Дубчек не врет и действительно хочет взять ситуацию под контроль. И в этом Президиуму ЦК КПЧ надо тактично оказать дружескую помощь.
Кадар выразил мнение, что говорить о контрреволюции в ЧССР преждевременно. КПЧ искренне проводит реформы в рамках социалистического выбора, делая при этом ошибки. «Мы считаем, что положение опасное, однако силы контрреволюции пока еще не одержали верх… Я считаю, что исход происходящей борьбы решится внутри КПЧ, внутри чехословацкого рабочего класса, народа Чехословакии»
[587].
Но Ульбрихт и Косыгин вполне резонно спросили Кадара: а что будет, если чехословацкие товарищи не смогут одолеть контрреволюцию?
«Я. Кадар. Верю, что смогут. Надеюсь. Им надо начать борьбу.
В. Ульбрихт. А если не преодолеют?
Я. Кадар. Тогда должны найтись другие чехословацкие деятели, которым можно будет оказать помощь… Я думаю, надо помогать Дубчеку и влиять в желательном для нас направлении на него и его товарищей»
[588].
Ульбрихт и Гомулка предложили публично раскритиковать Программу действий КПЧ как ревизионистский документ. Брежнев от этого уклонился: «Я думаю, что программу можно было бы взять под обстрел позже. На следующем этапе… На нынешнем этапе нам, очевидно, не следует разворачивать борьбу против Программы действий КПЧ. Это можно сделать на следующем, втором этапе, поскольку, как видно из последних сообщений, они сами (руководство КПЧ – Прим. автора.) могут активизировать борьбу с контрреволюцией… Нам следует приложить все усилия, чтобы помочь КПЧ…»
[589].
Как и ЦРУ, Брежнев считал Программу действий популистским документом, который никакого воздействия на обстановку в стране не оказывает именно ввиду своей противоречивости.
С этим согласился и Кадар, который заметил, что Программа действий – «это большой нуль, это ничего».
«Я говорил т. Дубчеку… вы посадили лучших писателей писать этот документ. Они напишут вам 8 тысяч страниц, будут спорить о словах и отдельных формулировках, но это ничего не даст. Эта их программа – общий социалистический компромисс. Там можно найти абсолютно все. Ее сторонники могут делать все, что им заблагорассудится: и укреплять партию, и разлагать ее, и при этом ссылаться на Программу действий»
[590].
