К лету 1968 года ясно обозначилась угроза полного распада Чехословакии как единого государства в связи с планировавшейся федерализацией страны. Тут-то Дубчек и столкнулся со словацким национализмом и местничеством, которые он сам так заботливо культивировал до января 1968 года. Теперь уже он сам хотел сохранить основные полномочия в будущем федеративном государстве за Прагой. А «чемпионом» по отстаиванию словацких национальных интересов сделался Густав Гусак, которого Дубчек почему-то сильно не любил (впрочем, это было явно взаимно). В новой ЧССР за федеральным центром хотели оставить только оборону, внешнюю политику и торговлю и, как предлагал Гусак, выработку единого для всей страны плана экономического развития. Впрочем, в ходе реформы Шика плановая система практически уже развалилась, и предприятия не подчинялись никому – ни Праге, ни Братиславе.
Гусак, популярность которого в Словакии к лету 1968 года превысила рейтинг Дубчека, бичевал в СМИ попытки централистов в Праге сохранить доминирование чехов над словаками. И теперь главной мишенью этой критики стал былой защитник словацких интересов Александр Дубчек.
Обеспокоенные граждане стали писать в газеты письма, интересуясь, сохранится ли в новой стране единая валюта и можно ли будет без визы ездить из Чехии в Словакию
[644].
Партийные организации КПЧ Моравии и Силезии требовали создания уже «четырехчленной» федерации – в составе Словакии, Чехии, Моравии и Силезии (причем последние две области были чисто чешскими по языку). Словаки были решительно против, а «реформаторы» в Праге идею поддерживали. Ведь южноморавская областная организация КПЧ (с центром в столице Моравии Брно) была оплотом «либералов», и ссориться с ней кумиры интеллигенции Цисарж и Смрковский явно не хотели. Гусак так прокомментировал эти проекты: «Это давление из Южной Моравии. Но Моравия и Силезия – это дело чешского народа». То есть если Моравия и Силезия хотели автономии, то они должны были в новой двучленной федерации получить ее из рук Чехии, куда они вошли бы, не затрагивая статуса Словакии.
Но даже переговоры по «двучленной федерации» (то есть в составе лишь Чехии и Словакии) к июлю 1968 года, по выражению Гусака, зашли в тупик по вине чешской стороны. Предполагалось, что в новом федеративном государстве и у Чехии, и у Словакии будут свой парламент и свое правительство. Здесь разногласий не было. Но зато никак не могли договориться о национальном составе центрального федерального правительства и парламента. Словаки выступали за полный паритет, а чехи за представительство пропорционально численности населения. Так как чехов было примерно в два раза больше, чем словаков, было понятно, что при такой формуле они будут доминировать. Гусак был решительно против и назвал это «майоризацией» словацкого народа чешским и «ассимиляторским подходом»: «Это очень опасная тенденция, прикрываемая демократической вывеской»
[645].
Популярность Гусака в Словакии к июлю 1968 года достигла небывалых высот, тем более что он ведь уже пострадал за «словацкий национализм» и теперь использовал это (как и Дубчек ранее) как свою главную козырную карту.
11 июля 1968 года Национальным собранием был торжественно избран Чешский национальный совет (ЧНС) – временный парламент чешской части еще не сформированной федерации. Никакой демократией здесь и не пахло. Список кандидатов в ЧНС составило руководство Национального фронта, то есть Кригель. Причем профсоюзы во время избрания ЧНС выразили устами своего лидера Полачека решительный протест против того, что их интересы (а значит, интересы рабочих) при составлении списка кандидатов не были учтены. При этом профсоюзы были самой массовой организацией Национального фронта
[646]. Неудивительно, что Кригель предложил на пост председателя ЧНС своего главного соратника по «ультрареформаторскому движению» Цисаржа, который и был «избран».
Кригель предложил депутатам парламента не начинать обсуждение отдельных кандидатур, а проголосовать целиком за представленный список кандидатов. Но депутаты преподнесли ему неприятный сюрприз, провалив двоих наиболее радикальных борцов против «догматизма» – журналиста Ганзелку и писателя Когоута. По этому поводу выразили горькое сожаление директор государственного телевидения Пеликан («не избрали настоящих патриотов»), а также председатель парламента Смрковский. Его публично поддержали Цисарж и Кригель. Последний сказал, что еще выше стал ценить Когоута и Ганзелку.
В целом дебаты по федерализации показывали прогрессировавший распад любого государственного управления, который наблюдался и во всех прочих сферах.
Как представляла себе будущее страны «прогрессивная интеллигенция», было видно из статьи Алексея Плудека «Готовим распад федерации» в журнале «Студент» (этот журнал именовал себя «органом молодой интеллигенции») от 7 августа 1968 года. Плудек писал, что за последние 20 лет чехи два раза подверглись геноциду лишь потому, что жили в одном государстве со словаками. Отсюда следовал «логичный» вывод – надо разделить ЧССР на два независимых государства
[647].
Что касается экономической политики чехословацких реформаторов в 1968 году, то она была очень простой. Было отменено де-факто всяческое регулирование заработной платы, и получившие свободу предприятия стали ее активно превышать. Политику примешали и сюда. «Воскресшие» профсоюзы стали требовать исправления «сталинистских и неосталинистских деформаций» и в экономике. Главной деформацией, с точки зрения либералов, являлось то, что ранее самые высокие зарплаты были в машиностроении. Теперь профсоюзы других отраслей требовали уравнять их в правах с машиностроительной отраслью.
Став вице-премьером и фактическим исполнителем своей же собственной экономической политики, Шик создал при правительстве Экономический совет, который должен был разрабатывать средне– и долгоросчные концепции реформирования как всей экономики, так и ее отдельных отраслей, – то есть своего рода «мозговой трест» реформы. Совет (его возглавлял Штроугал) быстро наплодил десятки «концепций», где было много благих пожеланий, но гораздо меньше конкретных предложений. Общий тон был следующим: все недостатки реформы проистекают от недостаточно радикального ее проведения, которому, естественно, мешают «консервативные силы».
Сам Шик в специально созданном цикле телепередач стал рассказывать гражданам, как они живут. Через 20 лет такие «экономические публицисты», обещавшие быстрое повышение уровня доходов до западного, но при этом с сохранением социальных благ социализма, появились и в СССР. Правда, через шесть-семь лет о большинстве из них почти все забыли, а если и вспоминают, то, как правило, не очень почтительно.
Посыл Шика был прост: экономика Чехословакии отсталая, и надо быстро догнать по уровню жизни соседние Австрию и ФРГ. С этим никто не спорил, хотя данные Шика об отставании были зачастую весьма странными. Например, Шик доказывал телезрителям, что зарплата рабочего в ФРГ в среднем и при учете разницы покупательной способности марки и кроны на 46 % выше, чем у рабочего в ЧССР.
