В результате в романе М.Д. Каратеева Дмитрий Донской думает о Мамае, глядя на него: «И вот этакая мразь завладела Ордою и ныне тщится повелевать Русью», у самого Мамая «вид… и впрямь был далеко не величественный. Он это понимал и сам, а поэтому убожество своей наружности старался восполнить внешним великолепием и богатством наряда… Но ни высокие каблуки… ни пышно вздыбленная чалма, из-под которой выглядывало сморщенное личико с приплюснутым обезьяньим носом и с жидкими сосульками седеющих усов, — не были в состоянии скрыть его малого роста, а нарочито просторный, сверкающий драгоценностями халат, только лишь пока эмир сидел, не позволял заметить, что левое плечо у него гораздо шире правого».
[588] Мамай постоянно гневается, стучит «детски маленьким кулачком», угрожает, а также «имеет обыкновение все свои неудачные действия сваливать на хана, именем которого он правил».
[589] Описывая обстоятельства смерти Мамая, М.Д. Каратеев повторяет версию об убийстве бекляри-бека генуэзцами Кафы, которые, во-первых, пожелали выслужиться перед Токтамы-шем, а во-вторых — прельстились «несметными сокровищами Мамая, — итогами двадцатилетнего ограбления Руси, — которые он привез с собою в Кафу».
[590] Д.М. Балашов, в свою очередь, повторяет созданный Л.Н. Гумилевым миф о вражде Мамая (как потомка Сача-бэки) к Чингизидам
[591] и пишет, например: «Мамай, пыжась и кутая руки в рукава, озирает троих рослых русичей», «Мамай предложил за неслыханную сумму вернуть ярлык князю Дмитрию. Мамай не думал при этом, что совершает подлость…» и т. д.
[592]
Таким образом, современная художественная историческая беллетристика представляет собой весьма интересный и специфический источник, подтверждающий, что образ Мамая как антигероя оказался весьма убедительным и широко распространенным. Писатели опирались на тенденциозные сочинения средневековых публицистов и историков более позднего времени, одновременно высказывая и отношение к Мамаю, распространенное среди своих современников. Их произведения (как уже отмечалось выше, нередко очень талантливые!), в свою очередь, становились источником, на основе которого формировалось отношение к Мамаю у многочисленной читательской аудитории, представители которой гораздо чаще обращались к художественной литературе, чем к историческим источникам и исследованиям.
В результате значительная часть населения Российской империи, СССР, современной России прекрасно знает имя Мамая — злейшего врага Руси. И знает его не по летописям или даже научно-исследовательским трудам, а по легко читаемым художественным произведениям, авторы которых сумели создать яркие, запоминающиеся и весьма правдоподобные образы, в том числе и образ Мамая, который выглядит довольно безликим в труднодоступных и сложных для понимания средневековых источниках или сухих исследовательских работах.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
АНТИ-МИФ: АРХЕОЛОГИЯ, НУМИЗМАТИКА И ТОПОНИМИКА
О погребении Мамая
Выше мы уже не раз отмечали, что многие мифы о Мамае выглядят логично, обоснованно и, как следствие, правдоподобно. Их создателям удалось достичь правдоподобия благодаря тому, что они ссылались на источники и лишь истолковывали их по-своему.
Однако есть ряд источников, которые не допускают альтернативных толкований — это данные археологии, нумизматики и других специальных исторических дисциплин. Именно поэтому создатели мифов благоразумно «забывают» об этих источниках — ведь подробное ознакомление с ними существенно подорвет (если не полностью развеет) многовековые мифы. Не стали в этом плане исключением и источники о Мамае.
Вернемся к вопросу о его могиле, обнаруженной в середине 1990-х гг. российскими археологами на Крымском полуострове, в окрестностях города Старый Крым. Еще В.Д. Смирнов в XIX в. упоминал, что этот могильный холм известен среди местного населения как Шах-Мамай, и вполне однозначно связывал его с именем Мамая.
[593]
Вот как описывает могилу Мамая петербургский археолог М.Г. Крамаровский, исследовавший ее: «Это захоронение, весьма заурядное с точки зрения мусульманского погребального обряда (безынвентарное, с поворотом лица погребенного на юг, в сторону кыблы, руки вытянуты вдоль тела), привлекло наше внимание не только устройством домовины, но и размерами погребальной ямы. Ее длина достигала 2,9 м, ширина в голове — 1,4 м, в ногах — 1,1 м. Казалось бы, такая могила предназначалась для гиганта или весьма рослого человека. Напротив, рост усопшего не превышал 150 см. Им оказался мужчина около 50 лет с хорошо развитым плечевым поясом…».
[594]
Специфические аспекты чисто археологического характера нас в данном случае особенно не интересуют. Для нас важно другое: могила известна как принадлежавшая Мамаю: предания о ней были распространены среди местного населения, да и сам холм ассоциировался с именем бекляри-бека.
[595] Кроме того, важен и факт погребения, соответствующего рангу погребенного — племенного вождя или видного сановника.
Это позволяет сделать вывод, что Мамай, по всей видимости, не воспринимался победителями (сторонниками Токтамыша, умертвившими бекляри-бека) как олицетворение зла, узурпатор, претендовавший на трон или стремившийся уничтожить Золотую Орду. В противном случае его останки разделили бы судьбу, постигшую других врагов ханов-Чингизидов.
Известна практика монголов (да и не только монголов) уничтожать прах своих врагов и даже их предков. Так, например, во время завоевания Хорезма останки хорезмшаха Алла ад-Дина Мухаммада II были извлечены из могилы и сожжены — равно как и останки его предков. После завоевания Багдада по приказу ильхана Хулагу был также разорен некрополь багдадских халифов.
[596] Персидский шах Исмаил Сефеви, разгромив и убив бухарского хана Мухаммада Шай-бани в сражении у Мерва в 1510 г., из его черепа приказал сделать чашу (из которой сам шах пил на пирах), кожу с головы набить соломой и отправить союзнику Шайбани-хана — турецкому султану Байазиду II, правую руку также отрубить и отправить к правителю Мазандерана Ага-Рустаму, также являвшемуся союзником и вассалом Шайбани-хана.
[597] Подобное, варварское с современной точки зрения, обращение с покойниками было на самом деле весьма распространенной на Востоке магической практикой: уничтожая тела погибших, победители тем самым делали невозможным сохранение их душ, которые могли бы помогать членам своего рода на сакральном уровне. Да и само уничтожение возможности сохранения души являлось актом мести убитым врагам. Можно также вспомнить отношение к узурпаторам и их судьбу после смерти и в других государствах — например, тело Лжедмитрия I (Григория Отрепьева) было сожжено, а пеплом выстрелили из пушки, развеяв его по ветру.
