– Ага! – скажет бдительный читатель. – Вот до чего договорился! Значит, эта история – антисоветская?
Да. Пожалуй. Но, граждане судьи, обратите внимание, что создал эту историю не я, а именно те лица, которых я перечислил. Я делал все, что было в моих силах, чтобы она не стала такой.
Любопытство – не порок
Ну так что же все-таки делать?
Мои сторонники говорят:
– Учтите, вас провоцируют на незаконные действия. Не поддавайтесь на провокацию. Действуйте исключительно в рамках закона.
Это, конечно, тоже позиция: противопоставить незаконным действиям власти свои законные действия. Потом, когда я останусь в своей единственной комнате и тут же надо будет работать, и тут же будет плакать ребенок, я смогу утешиться тем, что я не вышел за рамки закона. А Иванько, расширив площадь для нового унитаза, будет испытывать угрызения совести, что действовал не очень законно.
Под давлением своих сторонников я написал письмо в еще одну указанную ими малозначительную инстанцию. На этот раз я написал не вызывающе. Я написал, как меня просили. Упомянул о своем пролетарском прошлом, перечислил литературные заслуги и, упирая на беременность жены, униженно просил внимательно отнестись к моей просьбе.
Из этой инстанции я тоже ответа не получил, но я его уже и не ждал. В эффективности законных действий я разуверился. Я вынашивал иные планы, от которых меня предостерегали мои сторонники и осуществления которых с нетерпением ожидали в стане моих противников.
– Вот пусть он вселится самовольно, – сказала Вера Ивановна, – а потом он посмотрит, что с ним будет.
Она не знала, что наши интересы уже достаточно сблизились. Мне тоже было весьма любопытно посмотреть, что со мной будет.
Я решил пойти навстречу пожеланиям Веры Ивановны и…
Самовольное вселение
…Как сообщил впоследствии членам своего правления Председатель Турганов, 26 апреля 1973 года в кооперативе имел место очень прискорбный факт. Произошло чрезвычайное происшествие, выходящее за рамки нашей морали. А именно: утром указанного дня два человека вытащили из подъезда № 7 предмет, напоминавший диван-кровать, и потащили его к подъезду № 4. О происходящем передвижении людей и вещей тут же было доложено Председателю. И когда два человека с указанным выше предметом вломились в подъезд № 4, лифтерша уже оправдывалась по телефону:
– Да, въезжают! А что я могу с ними сделать? Я не могу их задержать! Я женщина, они меня не послушают.
Вскоре предмет, похожий на диван-кровать и бывший действительно им, очутился в квартире № 66. Вслед за диваном в квартире появились холодильник, пишущая машинка, телевизор, четыре стула и управдом. Последний был слегка пьян, но на ногах держался. Из произнесенной им речи можно было не без труда догадаться, что управдом выражает свое неудовольствие происшедшим и предлагает свои услуги по выносу вещей обратно.
– Ну ты что это, – сказал управдом, – как же ж так это можно, с меня же за это спросят, а ты что ж это вот…
С этими словами он взялся за диван-кровать и попытался подвинуть его к дверям. Впрочем, за сто двадцать рублей тужиться не хотелось.
– Ты пойми, – сказал он, отряхивая руки, – мне же это не нужно. Я в партии с тридцать второго года. Я – полковник.
– Каких войск? – полюбопытствовал я, глядя ему в глаза.
Он вздрогнул и сказал поспешно:
– Я политработник.
– В каком роде войск политработник?
– Политработник я, – повторил он неуверенно и попятился к дверям. – У меня орденов – во! – добавил он и вышел на лестницу.
Вы, конечно, догадались, в каких войсках служил и за какие подвиги получил он свои ордена. Служба, конечно, почетная, а все-таки неудобно.
Ночные страхи
Ночь. Я один в пустой квартире. Лежу на раскладушке и, подобно своему герою Чонкину (говорят, писатели повторяют судьбы героев), жду нападения отовсюду. Какие силы кинет на меня всемогущий Иванько? Будут взламывать дверь или высадят на балконе десант? Поздно. Хочется спать. Но спать нельзя. А веки смыкаются. За стеной, отделяющей меня от квартиры Иванько, мертвая тишина. Спят? Или, может, с той стороны роют подкоп? «Не спи, – говорю я себе. – Не спи…» Вдруг стена дает трещину и рушится у меня на глазах. Рушится беззвучно, словно в немом кино. Вываливаются целые куски кирпичной кладки, поднимается облако пыли и заволакивает все. Но пыль оседает, и – что я вижу! – верхом на неправдоподобно голубом, сверкающем брильянтами унитазе сквозь пролом в стене въезжает в комнату наш уважаемый. Торжествующе он размахивает какими-то мандатами, партийным билетом, членским билетом Союза писателей, служебным удостоверением, письмом за подписью Стукалина, удостоверяющим, что предъявитель сего есть большой человек. Лязгая гусеницами, унитаз надвигается на меня.
«Задавлю-у-у!» – гудит водитель унитаза.
Я просыпаюсь и постепенно прихожу в себя. Стена цела. Все тихо. Только за открытой форточкой воет ветер: у-у-у!..
Опять Ильин
– Так вот, Виктор Николаевич, – говорю, – пришел к вам последний раз.
Усмехается.
– Не зарекайтесь.
– Зарекаюсь. Я вижу, ходить к вам бессмысленно. Вы обещали мне вступиться, теперь умываете руки. Когда надо было меня прорабатывать за письма или за «Чонкина», вас здесь много собиралось. Работали комиссии, заседал секретариат. Сейчас перед вами чистый уголовный случай. Два члена вашей организации, злоупотребляя своим положением, пытаются всучить друг другу взятки, а где секретариат? Где комиссии? Почему же вы «караул» не кричите?
Ильин отводит глаза:
– Да, но я слышал, вы тоже проявляете неуступчивость.
– То есть капризничаю?
Он мнется, понимая, что эта формулировка для меня не нова.
– Я не говорю, что капризничаете, но вам, кажется, предлагают какие-то варианты, а вы на них не соглашаетесь.
– И не соглашусь.
– Почему?
– Да как бы вам сказать поточнее…
– Принципиально? – подсказывает он.
– Вот видите, вы знаете это слово.
– Так чего же вы от меня хотите?
– От вас я хотел, чтобы вы тоже были принципиальным, но раз нет, так нет. Я пришел сообщить вам, если вы еще не знаете, что я въехал в эту квартиру.
– Как?
– Обыкновенно. Втащил вещи, выкинул старые замки, вставил новые. Вот ключи, – для наглядности я побрякал ключами перед его носом.
– А вот это вы сделали напрасно, – сказал он. – Раньше вы действовали законно, а теперь сами даете повод. Я вам говорил и сейчас могу сказать: сходите к секретарю райкома. Вас же выселят.
– Вот об этом я как раз и хотел с вами поговорить. Надеюсь, вы наш разговор не будете хранить в тайне и передадите покровителям Иванько, что я из квартиры не выеду ни под каким нажимом. Разве что меня вместе с беременной женой вынесут на руках. Это будет очень интересное зрелище, и я не могу обещать вам, что при этом не будет зрителей. И если уже сейчас эта история вышла за пределы кооператива, я не уверен, что она не станет известна и за иными пределами.
