По его словам: «Цивилизация заснула в Кафиристане внезапно, много веков тому назад и спит поныне. Раса сильная может преуспевать в искусствах и культуре так же, как и в военном деле; но иначе было со столь обособленным племенем, как кафиры. Они до того опустились, что главные их пункты оседлости стали не лучше разбойничьих гнезд».
[298]
Вот примеры их морального состояния, приводимые Робертсоном:
«Красть для кафиров так же естественно, как есть. Детей поощряют к воровству».
[299] «Маленькие девочки уже искусные воровки».
[300]
«Кафиров, правда, подкупить легко, и за деньги они готовы почти на все».
[301]
«Кафиры очень лживы».
[302]
«Все кафирские племена крайне завистливы по отношению друг к другу».
[303]
(Видимо, все это и имели в виду древние авторы, говоря, что жители этих областей стоят ниже индийцев «по духовному развитию». Интересно, знали ли об этом Гюнтер и современные любители «сохранившихся в горах языческих потомков ариев»?)
Как заключает Робертсон: «Если бы не отменная их храбрость, привязанность к семье и беспредельная любовь к свободе, кафиры были бы отвратительным народом».
[304]
Робертсон видел и описал их храмы и идолы, разрушенные в 1895 г. Но — те, кто хотел бы видеть там какое-то подобие Парфенона и статуй Фидия, которым только фанатизм поклонников «авраамической религии» не дал дойти до нас, будут разочарованы.
Вот его подробный рассказ (при его чтении помним английскую систему мер, 1 фут равен примерно 1/3 метра):
Верховным богом, создателем мира у языческих «кафиров» был Имра. «Храмы Имры имеются в каждой деревне, а также встречаются далеко в стороне от жилых построек. Иногда они содержат в себе деревянного идола, иногда лишь кусок камня. В Камдеше находятся два главных места, на которых приносятся жертвы Имре. Одно — небольшой храм на вершине того отрога, на котором построена деревня, другое — простой камень в три фута высоты, один фут длины и один ширины, поставленный стоймя под тутовым деревом на 400 футов ниже по склону, возле священного пруда. Камень стал совсем черным от крови бесчисленных жертв, между тем как храм, который высится над селением, посещается сравнительно редко.
Главный храм Имры находится в Презунгуле в Кетигигроме, без сомнения, наиболее священной деревне всего Кафиристана. Самый храм представляет из себя внушительную постройку, вычурно изукрашенную. Он имеет в основании 50–60 квадратных футов и около 20 футов вышины.
К восточной его стороне пристроен квадратный портик, покрывающий такое же пространство, и поддерживаемый деревянными резными столбами, образующими род грубой колоннады. Портик открыт на восток и на юг, но закрыт с северной стороны. Высота его немного ниже высоты храма и, когда я видел его, крыша его была настолько дряхла, что грозила обвалиться».
[305]
«Под колоннадой стоит камень для жертвоприношений, и близ него одна или две ниши для идолов. Восточная часть храма, к которой примыкает портик, имеет семь знаменитых дверей больших размеров, и над каждой из них еще по маленькой двери. Из семи больших дверей пятеро не могут отворяться: они накрепко заперты. Другие две, на южном конце восточного фасада, открываются в торжественных случаях, когда народу позволяют войти и посмотреть на святое место. Из них и на одной высоте с ними на глухих дверях, а также в промежуточном пространстве имеются восемь больших деревянных фигур Имры. Изображения вырезаны из дерева и рельефно вырисовываются на поверхности больших досок, которые образуют большую часть фасада или восточной стены храма. Фигуры эти высоты, примерно, около семи футов и представляют Имру сидящим и работающим над маслобойкой из козлиной шкуры. Лицо каждой из фигур чудовищно: высеченный квадратом подбородок не доходит только на ширину ладони до козлиной шкуры, лежащей на коленях бога; брови и нос у большинства изображений испещрены линиями, а у фигур, поставленных на открывающихся дверях, повешены между глазами грубые железные колокольчики».
[306]
«Над большими фигурами находится доска, украшенная маленькими фигурами и рогами. На наружной северной стороне храма стоят пять колоссальных деревянных фигур, помогающих поддерживать крышу. На южной стороне украшения почти все сосредоточены на верхней части стены, состоящей из ряда резаных филенок. На западной стороне украшений мало или их почти вовсе нет.
Мне было позволено лишь украдкой взглянуть вовнутрь храма чрез упомянутые выше отверстия, что только раздразнило мое любопытство. Посредине пола стоит квадратный очаг, из четырех углов которого подымаются до крыши здания столбы. На каждом из них тщательно вырезаны разные изображения. Например, на одном виднелись два огромных лица. Против входа, на середине западной стены, была постройка, имевшая вид алтаря. Она была сделана из глины и снабжена деревянной полкой, над которой на стене виднелось что-то, что на первый взгляд походило на квадратное клетчатое полотно, но что, как я потом убедился, оказалось картиной, написанной квадратами. На той же самой стене, к югу, были еще картины подобного же рисунка, но других размеров, а также рисунки животных в обычном условном стиле кафиров. Я мог видеть также часть верхушки идола Имры, занимавшего северо-восточный угол храма. Над этим местом, в верхней части храма, был небольшой конической формы деревянный выступ, казавшийся родом балдахина над идолом. Насколько я мог видеть, стены храма были кругом украшены резными шапками неправильной полусферической формы, насаженными на концы шестов. Весь храм от презунцев, вероятно, требовал много времени и труда для своего завершения, судя по безыскусственности этого народа и первобытности их орудий. Презунцы и все другие кафиры считают этот храм дивным памятником во славу Имры».
[307]
Это, на самом деле, уровень самых неразвитых, варварских народов, причем особенно примечательно — такой уровень достигнут к концу XIX в., тогда как совсем рядом с ними уже много тысяч лет находилась высочайшего уровня цивилизация, созданная, правда, более темнокожими индийцами.
Надо отметить, что основными занятиями «кафиров» в XIX в. были бесконечные межплеменные войны. По описанию Элизе Реклю, «они разделяются на восемнадцать кланов, состоящих во вражде между собой, за исключением времени уборки хлеба, которое бывает периодом вооруженного мира, а во все остальное время война беспрерывно свирепствует между деревнями». «У них не существует славы большей, чем убийство».
[308] Это подтверждает и живший среди них в 1889–1893 гг. Робертсон: «В настоящее время между кафирами нет, по всей вероятности, ни одного племени, которое находилось бы в мире со всеми другими племенами. Некоторые войны, если только их можно назвать войнами, продолжаются между ними целые поколения».
[309]
