— И после такого воровского способа получения сведений
позволить ему рыть? — ужаснулась Мышильда человеческому коварству. —
Даже если и троюродный, а это бабушка еще надвое сказала…
Я пребывала в нерешительности, оттого смотрела в потолок и
ждала озарения свыше. Оно не заставило себя ждать.
— Он родственник, — хлопнув по столу ладонью,
провозгласила я. — Прогнать его мы не можем. С этим ничего не поделаешь.
Но так как сведения он заполучил воровским путем — копать ему не давать.
— Совершенно справедливо, — кивнула Мышь,
протягивая мне руку, и мы скрепили решение рукопожатием. Перед лицом внешней
опасности семейные антипатии были неуместны.
Мужики сидели за столом, выпучив глаза и совершенно
окаменев. Самым окаменелым был Евгений, но, как ни странно, он первым пришел в
себя.
— Вы вправду никого тут не тронете? — спросил он с
опасливым сомнением.
— Ни-ни, — заверила Мышильда. — Все будет
тихо, без шума и пыли.
* * *
Утром меня очень рано разбудила сестрица.
— Пойдем до жары поработаем, а уж потом
позавтракаем. — Она пребывала в отличном расположении духа. Поиски клада
продолжали свое благотворное действие на ее характер. Я собралась за пять
минут, и мы отправились на пустырь.
Громкий храп из шалаша возвестил о том, что Михаил
Степанович еще почивают. Мы подошли к фундаменту и ахнули: за ночь опять трижды
рыли в разных местах. И это при том, что у нас имелся собственный сторож. Я
рванула к соседской дыре и, оказавшись возле дома номер пять, заприметила возле
палисадника бабку.
— Где жилец? — рявкнула я, от великого возмущения
забыв поздороваться. Бабка охнула, присела и раскинула руки, готовая орать
«караул». — Где жилец? — повторила я.
— А нет его, — развела бабка руками. — Убег…
с вечеру. Сказал, что дела у него и нынче не заночует. А что случилось-то?
— Ничего. Вернется, вы ему, пожалуйста, передайте, что
если я его увижу по ту сторону забора, то ноги выдерну.
Я вернулась на пустырь и решительно подошла к шалашу.
Ухватила Михаила Степановича за ноги и извлекла на свет Божий. Потом поставила
его вертикально и, дождавшись, когда он откроет глаза, спросила, тыча пальцем в
свежие раскопы:
— Это что?
— Что? — испугался предпоследний.
— Что-что? — повторила я. — Тебя спрашиваю?
Для чего ты был сюда поставлен, то есть положен? Клад из-под носа свистнут, а
ты и не увидишь. Обеда не будет, — прорычала я, отпуская почти
бесчувственное тело бывшего супруга.
— Ни на кого нельзя положиться, — сокрушалась
сестрица. — Прямо хоть сама сторожи.
Настроение было испорчено. То, что враг копался в нашем
фундаменте и остался безнаказанным, несказанно печалило.
— Черт с ним, — махнула я рукой. — Приступаем
к работе.
Приняв черта на свой счет, Михаил Степанович залез в шалаш и
затих там, да так основательно, что мы умудрились совершенно про него забыть.
Нам предстояло очистить от хлама изрядное пространство, и мы
взялись за работу. Примерно минут через десять ее пришлось прервать: Мышильда,
зацепившись за что-то штаниной, не удержалась на ногах и упала.
— Что за дерьмо? — спросила она громко и стала обследовать
место, где рухнула.
Зацепилась она за лист железа, точнее, за его угол, нахально
торчащий из земли. Сам лист был присыпан землей и мусором. Мышильда сначала
попробовала разогнуть мешавший кусок, потом попыталась его выдернуть и позвала
меня на помощь. Изрядно поднапрягшись, я вынуждена была признать, что моих сил
явно недостаточно. Нахальный кусок железа начал раздражать нас по-настоящему, и
мы взялись за него всерьез, счищая лопатами землю. За этим занятием нас застал
Евгений, пришедший звать к завтраку.
— Тут подпол был, — пояснил он, присев на
корточки. — Глубокий, страсть… от старых времен. Вот и прикрыли, стало
быть, чтобы беды не случилось. Ребятишки или еще кто упасть могли. И уж точно
руки-ноги переломали бы.
Предполагаемый подпол находился совсем не в том месте, где
по плану значилась кухня, и особого нашего интереса не вызвал. Мы позавтракали,
а уж потом вернулись к злополучному листу железа, по дороге отметив загадочное
отсутствие «Жигулей» Иннокентия Павловича и его самого.
— Может, домой подался? — предположила
сестрица. — По балкону соскучился?
— Уехать не простясь? Без намеков и легкого шантажа по
поводу самоубийства? На Иннокентия Павловича это не похоже.
Забыв об Иннокентии, мы занялись листом и вскоре смогли
сдвинуть его в сторону. Открылся лаз в глубокое и темное пространство. Я
поднапряглась и сдвинула лист еще больше. Пространство подпола предстало пред
нами в свете солнечных лучей. Он был глубокий, около двух метров, длиной метра
четыре и почти такой же в ширину. Кроме мусора, разглядеть там ничего не
удалось.
— Пожалуй, спущусь, — сказала Мышильда без особого
энтузиазма и стала приглядываться, как половчее это сделать.
Я пришла ей на помощь: взяв за руки, спустила в яму, а
потом, подумав, спрыгнула и сама, хотя считала, что дело это зряшное. В подполе
совершенно не было ничего интересного. Как я уже говорила, он не имел ничего
общего с вожделенной кухней.
— Глянь, Елизавета, — позвала сестрица, сидя на
корточках и с интересом разглядывая кладку. — Домто наш шибко древний был.
Видишь, нижний фундамент отличается… думаю, здесь стоял дом, обветшал или
сгорел по обыкновению, и на его месте наш построили. Да… — с уважением покачала
головой Мышильда.
— Чего ж удивляться, — заинтересовавшись
археологическими изысканиями сестрицы, заметила я. — Город древний, места
здесь красивые, река совсем рядом… жили люди…
— Нет, ты посмотри, — ткнула она пальцем в
фундамент, очистив ногой небольшое пространство от мусора. — Камни-то
какие, точно не дом строили, а крепость.
— Мой дом — моя крепость, — ответила я. Стоять в
подполе мне уже наскучило, ноги утопали в мусоре,
