— Иннокентий, а как же обед?
Он улыбнулся еще лучезарней и вошел в дом, Мышильда,
подмигнув мне, последовала за ним, а я, воспользовавшись тем, что все собрались
на кухне, извлекла из машины рюкзак, прошла с ним на пустырь и бросила его в
подпол. Вымыла руки и отправилась обедать.
Ели без удовольствия (я имею в виду себя и сестрицу), жажда
деятельности прямо-таки нас распирала, тратить время на такую ерунду, как еда,
попросту не хотелось. Мы то и дело переглядывались с Мышильдой, видя нетерпение
в глазах друг друга. Однако наши сотрапезники ничего не должны были заподозрить,
оттого вскакивать и бежать сломя голову на пустырь мы не решились, сидели
спокойно, жевали сосредоточенно и охотно поддерживали разговор. Впрочем, обед
веселым не получился. Евгений смотрел в угол, томясь и стыдясь одновременно,
Михаил Степанович был тих и кроток, и только Иннокентий болтал за троих. Тоской
Евгения я прониклась только к концу обеда: на столе отсутствовала заветная
поллитровка. Хозяин уже несколько превысил оговоренную плату за постой, а
просить, как видно, считал неприличным. Михаил Степанович в свете утренних
событий ни на какие решительные действия отважиться не мог. Оттого-то оба и
маялись.
Мышильда стала мыть посуду, а я выдала Евгению средства на
приобретение поллитры, сказав:
— Вечерком посидим, отдохнем…
Евгений благодарно кивнул и тут же исчез за дверью, из чего
я мудро заключила, что до вечера поллитровка не доживет, следовательно, Евгений
с Михаилом будут заняты, Иннокентий продолжит разыскания, а мы без помех
займемся подвалом.
Заняв мужчин, мы отправились на пустырь. Предусмотрительная
Мышильда прихватила пластиковую бутыль с водой. Мы чувствовали себя
первопроходцами неизведанных земель или первоклашками, впервые приехавшими на
каникулы в лагерь. В общем, были возбуждены и жаждали приключений. Я закинула
за плечи рюкзак, а Мышильда открыла дверь. Оглянулась, подмигнула мне и
решительно шагнула вперед. Надо отдать ей должное: несмотря на худосочность и
неказистость, сопровождаемые повышенным ехидством, сестрица отличалась поистине
геройской отвагой. Насколько мне известно, всерьез она боялась только
тараканов. Боязнь эта зародилась в детстве, и, каюсь, не без моего участия.
Мышильда как-то отдыхала на крыльце бабушкиного дома, попросту дрыхла, как
кошка, развалясь на солнце. Перед этим она смогла своей ядовитостью и буйной
фантазией по части придумывания прозвищ довести меня до белого каления. И тогда
мною у соседского мальчишки за рубль десять копеек был приобретен крупный
таракан в спичечном коробке. Сунув насекомое Мышильде за пазуху, я с воплем:
«Таракан, таракан!» — бросилась в дом. Несчастная Мышильда вскочила и увидела,
как жуткого вида усач на приличной скорости появился из рукава ее платья.
Закатив красные глазки, сестрица незамедлительно рухнула на ступеньки, к моему
глубокому удовлетворению. Правда, за удовольствие видеть поверженную Мышильду
пришлось заплатить: часа четыре я простояла в чулане, без всякого любопытства
разглядывая угол.
Итак, отважная Мышильда, подмигнув мне, шагнула в темноту и
тут же вскрикнула. Я выбросила вперед руку и успела ухватить ее за футболку,
чем спасла сестрицу от падения.
— Вроде там ступенька, — виновато сказала она, а я
сунула ей фонарь и наставительно заметила:
— Спешить нам некуда.
Луч фонаря высветил каменную кладку потолка. Место, куда мы
попали, совершенно не походило на подпол, скорее на подземный ход. Довольно
широкий возле двери, он резко сужался и терялся в темноте. С удовлетворением я
отметила, что подземный ход, или подвал, или что бы там ни было, строили люди с
понятием: я вполне могла стоять здесь в полный рост.
— Надо закрыть дверь, — напомнила я
Мышильде. — Посвети, здесь где-нибудь должно быть приспособление.
Приспособление мы так и не нашли, зато могли похвастаться
находкой покруче. Луч фонаря высветил стену, скользнул вниз, и мы увидели
источник жуткого могильного запаха. На полу, лицом вниз, лежал человек, точнее,
то, что от него осталось.
— Господи, спаси и помилуй, — ахнула я, ища
глазами угол, глядя на который могла бы перекреститься. Углы тонули в темноте,
и я осенила себя крестным знамением, глядя на свой пупок.
— Да закрой дверь-то, — прошипела Мышь.
Наплевав на рычаги, я ухватилась за дверь и кое-как прикрыла
ее. Мышильда склонилась над трупом, осветив его фонарем. Зрелище, скажу я вам,
было крайне неприятное. Для меня. Захотелось на свежий воздух, однако сестрица
присела на корточки и с энтузиазмом продолжила изучение, а ударить перед
худосочной Мышильдой в грязь лицом мне не хотелось, оттого я тоже присела, но
старалась смотреть куда угодно, только не на труп у своих ног. Точнее, на
мумию. До сей поры мумий я не видела, но теперь поняла, что так должна
выглядеть мумия.
— Как думаешь, давно он здесь? — спросила я
сестрицу. Воображение услужливо рисовало несчастного узника, день за днем
медленно умиравшего в каменном мешке.
— Несколько месяцев, — ответила Мышь. — Год
или чуть больше.
Тут и я сообразила, что средневековым узником наш труп быть
не может, одежда на нем сохранилась очень хорошо, а одет он был в темную
футболку, ветровку, черные джинсы и кроссовки «Пума».
— Это что же выходит? — возмутилась я. —
Кто-то нам свинью подложил, сунув труп в наш подвал?
— Дай-ка перчатки, — деловито сказала Мышильда. С
уважением к ее отваге и даже с некоторой фамильной гордостью я протянула ей
резиновые перчатки. — Свети, — приказала сестрица и стала обследовать
труп.
Я светила, продолжая смотреть в темноту. Видеть труп у своих
ног по-прежнему не было никакого желания. Длилось это довольно долго, наконец
Мышильда выпрямилась и сказала:
— Не похоже, чтобы его убили. По крайней мере ничего,
указывающего на насильственную смерть, я не обнаружила. Хотя его могли,
например, отравить. А вот лодыжка у него сломана. Так что самостоятельно он
сюда спуститься не мог.
— Выходит, кто-то запер его здесь…
— Дверь была открыта.
— А может, ее нельзя с этой стороны открыть?
— О Господи, — ахнула Мышь, и мы сосредоточились
на двери.
Дверь открывалась крайне просто, стоило только потянуть за
ручку. Мы ее открыли, потом закрыли и пришли к выводу, что ничего похожего на
сложный механизм не существовало. Дверь была замаскирована из подвала, потому
лишена ручки и снабжена рычагом, который отодвигал засов, находившийся со
стороны подземелья. Отсюда же засов открывался и закрывался вручную и
совершенно свободно. Так что человек, то есть труп, когда не был трупом, мог
легко покинуть подвал. Но раз он тем не менее лежал здесь, напрашивался вывод,
что не мог.
