Тут Мышильда что-то вспомнила и закружилась, вроде как не
знала, в какую сторону кинуться.
— Лизка, — сказала она досадливо. — Сейчас
менты понаедут, а у нас вещественные доказательства не на месте.
— Чего? — не понял Иннокентий, но Мышильда уже
тянула его за рукав к крыльцу, на ходу объясняя:
— Сиди в доме, если они приедут, малость их задержи.
Иннокентий пошел в дом, а мы бросились на пустырь, прихватив
обычное орудие труда, то есть лопату.
— Бумажник Боцмана в крапиве зарыт, а должен быть в
подземном ходе.
— Если Макс мент, а это и дураку ясно, он знает, что
при мумии документов не было.
— Знает, не знает, а положить надо туда, где взяли.
Сокрытие вещественных доказательств… — завелась Мышильда, но я перебила:
— Да ладно, знаю я, знаю…
В общем, мы пакет из земли вырыли и с ним рванули к
подземному ходу, открыли дверь и сказали в два голоса: «Ступенька», — но
все равно едва не упали. Мышильда при помощи носового платка извлекла из пакета
бумажник.
— Значит, так, мы здесь были вчера, ход нашли случайно,
а вот никакой мумии не видели.
— А Максим скажет…
— А Максим может говорить что угодно.
Мышильда огляделась и решила бросить бумажник с ключами
возле стены, но не удержалась и взглянула на доллары.
— Возьми, — предложила я. — Никто ведь про
них не знает.
Сестрица насупилась.
— Я знаю. И душу за баксы не продаю. Вот если бы
тридцать царских червонцев, три колье…
Мышильда все перечислила и успокоилась, но ненадолго.
— Черт, Сашкины-то баксы у тебя где?
— В машине Иннокентия Павловича.
— Надо его на почту послать, пусть отправит их
бандеролью на твое имя. Домой вернешься и получишь. Береженого Бог
бережет, — мудро рассудила сестрица и кинулась к Иннокентию, а я подумала,
что не худо было бы заглянуть в дыру. И заглянула, но без особого успеха.
Темень была жуткая. Немного протиснувшись вперед и вытянув руку, я смогла
нащупать холодные плиты древнего фундамента.
— Точно двенадцатый век, — сказала я со вздохом.
Между тем Мышильда вернулась и крикнула:
— Ты чего там?
— Дыру смотрю! — проорала я в ответ. —
Принесла бы ты фонарь…
В Мышильде вновь заговорила страсть к археологии, и она
спустилась с фонарем ко мне, со вздохом заявив:
— Хоть полазить напоследок.
Мы протиснулись в дыру. Вдоль всего нашего фундамента с этой
стороны был узкий проход, Мышильде надо было идти согнувшись, а мне так просто
пробираться на четвереньках. Через несколько метров коридор резко сворачивал
налево, мы тоже свернули и увидели точно такой же коридор, он терялся во тьме.
— Пойдем? — неуверенно спросила Мышильда.
— Пойдем, — кивнула я. — Вдруг там что-нибудь
интересное.
Я стала прилаживать фонарь на шею, чтобы освободить руки.
Если вид передвижения, избранный мною, называется «на четвереньках», так он
должен соответствовать действительности. Пока я возилась с фонарем, Мышильда
чутко водила ушами и вдруг спросила:
— Слышишь?
— Чего? — не поняла я, тишина стояла в подземелье
вроде могильной.
— Ну так послушай…
Из вежливости я прислушалась и вскоре уловила нечто
чрезвычайно знакомое.
— О, черт, — сказала я и рванула по коридору.
Мышильда семенила следом. Через минуту всякие сомнения отпали — героический бас
где-то впереди выводил «Вот мчится тройка почтовая». Вскоре мы могли уже
лицезреть и обладателя столь мощного голоса. При свете чадящей свечи,
пристроенной на ящике из-под винноводочных изделий, в состоянии абсолютного
блаженства сидел Михаил Степанович и талантливо приканчивал последний куплет
вкупе с бутылкой. Рядом с ним сидел босой Евгений и плакал, размазывая по лицу
слезы грязной ладонью, а на его плече мирно спал участковый.
— Ты глянь, — кивнула Мышильда на посуду в углу, я
глянула и всерьез забеспокоилась: количество выпитого вызывало трепет.
Михаил и Евгений нас не узнали, на имена не отзывались и
продолжали пребывать в блаженстве.
— Придется их вытаскивать по одному, — вздохнула я
и ухватила Михаила Степановича за шиворот.
* * *
Я извлекла на свет Божий последнего из трио (им был
участковый). Мужчины аккуратно лежали на зеленой травке, вытянув по швам руки и
глядя в бездонное небо. Встать они еще не могли, а объяснить, что делали в
подземелье, тем более. Однако, пока я тягала их на себе по нарытым предками
ходам, Мышильда с Иннокентием Павловичем сориентировались на местности и
выяснили следующее. Данный ход вел не куда-нибудь, а в старое здание церковной
сторожки, где с тридцатых годов размещался склад. В настоящий момент склад
арендовал хозяин того самого коммерческого магазина, работавшего круглосуточно,
куда так любил забегать Евгений. По русской расхлябанности ход никто не
удосужился заделать; убедившись в том, что он никуда не ведет, дыру просто
заставили ящиками. Серегина граната внесла в это положение свои коррективы.
Михаил Степанович, гонимый любопытством, обнаружил дыру и вскоре набрел на
склад. Как человек интеллигентный, он прихватил ящик водки и устроился неподалеку
от найденного Эльдорадо. Интеллигентный человек, как известно, не пьет в
одиночку, поэтому Михаил Степанович после первого приступа неописуемой радости
отправился за Евгением. Доблестный участковый столкнулся с Евгением возле
фундамента, как раз в тот момент, когда тот уже почти убедил Михаила
Степановича забыть распри и пригласить Иннокентия Павловича, но участковый
третьим годился ничуть не хуже Иннокентия, и Евгений пригласил его. Поначалу
решили вынести ящик на свет Божий и устроиться в саду, но, приняв по маленькой,
слегка отошли от первоначального плана и пили по-гусарски всю ночь и весь день.
