– Да, донага и живее! – повторил он. – Пройдите за ширму.
Ассистенткой у Ноймана работала все та же, Дарья Алексеевна. Не найдя себе новой работы в столице, она переехала вслед за Нойманом в город Н. Артур Карлович был не против, тем паче он был благодарен этой женщине за свое чудесное спасение. Если бы не она, он сгорел бы тогда в чудовищном пожаре.
– Дарья Алексеевна, подготовьте барышню к процедуре… Полностью.
За долгие годы работы она понимала его с полуслова. Она улавливала малейшие намеки, взгляды, полутона. О чем думала эта, немолодая уже, но крепкая женщина? Они не были с Нойманом любовниками. Их никогда не тянуло друг к другу физически. Но они были прекрасными сообщниками, союзниками, товарищами. У них даже одинаково горели глаза при виде красивой плоти, неважно какого пола. Иногда, к собственному стыду, они одинаково наслаждались легкими мучениями своих «жертв», испытывая при этом приступы нешуточного сладострастия. От коих избавлялись каждый – отдельно от другого. Но подобное случалось редко, чаще их повседневность предоставляла им лишь медицинскую рутину, без какого-либо намека на эротизм или внешнюю эстетику. Иными словами – общими стали их идеи, помыслы и страсти, не исключая страсти к деньгам. Но каждый из них был одинок в реальном мире.
Дарья Алексеевна взяла Людочку за руку, улыбнулась улыбкой людоеда и нежно проворковала:
– Идемте, моя дорогая. Я помогу вам.
«Господи, когда все это кончится? – думала Людмила. – Как только я связалась с Краевским, все меня норовят раздеть».
Через несколько минут Людмила была полностью обнажена и стыдливо прикрывала руками устье стройных ног и торчащие груди. От пытливого взгляда ассистентки не ускользнул тот факт, что у девушки полностью выбрит лобок.
Людочке показалось, что сухие ладони этой немолодой женщины дольше нужного задерживались на ее спине, плечах и даже груди.
«А граф-то, какой гурман. Ощипал ее, словно куропатку», – подумала Дарья.
Примерно тоже самое подумал и сам Нойман. Кровь бросилась ему в голову, когда он увидел беззащитное, выскобленное бритвой лоно Людочки, прорезанное словно ножом, розовой, вертикальной щелью.
– Идите на кушетку и встаньте на четвереньки, – скомандовал он бесстрастно. – А вас, Дарья Алексеевна, я прошу нынче помогать мне.
Каких душевных мук стоило Людмиле исполнение приказа двух эскулапов. Она чувствовала себя, словно на эшафоте.
– Дарья Алексеевна, включите газовый свет.
Щелкнул переключатель, затрещал фитиль. И лоно девушки осветилось ярким светом, наглядно демонстрируя все то, что у других женщин пряталось под обильной растительностью. Эта экзальтированная нагота и беспомощность вызвала в лекаре и его помощнице сильный жар.
Оба переглянулись. То, что они увидели, немного поразило их. Любовница Краевского была девственницей!
«Этот сладострастник имеет ее только в анус! Или собирается иметь, – осенило Ноймана. – Каков подлец! Не дать женщине ощутить всю полноту плотской любви. Эти великосветские мерзавцы лишают своих рабынь даже этого права. Что в голове у этих господ? Девушка давно созрела для нормальных половых сношений. Неужели он хочет, чтобы она прожила так всю жизнь, не дефлорированной? Быть непорочной при таком гнусном пороке? Какое тонкое изуверство! А впрочем, что я хочу от содомита? Жил бы со своим высокородным урнингом
[24], сиятельным князем. Зачем ему эта девочка?» – все эти мысли, словно вихрь, пронеслись в голове Ноймана.
Он сам не заметил, как сильное возбуждение охватило его душу и тело. А вместе с возбуждением пришло жестокое желание мести. И месть эту он пожелал отыграть на стоящей перед ним, коленопреклоненной деве.
– Нагнитесь ниже и приподнимите таз, – громко командовал он, его обожженная красная щека кривилась от нервного тика. Людочке казалось, что он все время скалится белыми клыками ровных зубов. – Голову ниже, а зад выше. Дарья Алексеевна, придержите нашей пациентке голову, пока я подберу наконечник.
«О боги, как ее ягодицы похожи на ягодицы Елены! Сейчас я получу все то, о чем мечтал эти годы. Ты ответишь у меня за ту, златокудрую распутницу, которая посмеялась надо мной и бросила, оставив в душе рану на долгие годы. Вы, юные содомитки, корчитесь в муках! Ибо ваши врата достойны лишь этого!»
Он подошел к блестящему столику, накрытому белой тканью, откинул стерильную салфетку. В объемной кювете лежал целый набор металлических, каучуковых и деревянных наконечников. Рука помедлила. Он выбрал один из самых толстых. Присоединил его к резиновой трубке и подкатил штатив с двухлитровым солевым клистиром.
«Войдет ли? – нервно усомнился он. – А мы используем заглушку».
Он взял баночку с вазелином.
Людмила ощутила пальцы доктора. Он чем-то умащивал ее вход. Жидкий вазелин потек ниже, она услышала, как жирная капля пухло шмякнулась о кафельный пол. Она смотрела на желтоватые ромбики метлахской плитки, считая их перемычки: один-два-три, а четвертая треснута пополам. Когда это все закончится? Мама… Белый халат отлетел в сторону. Сухие пальцы медсестры давили ей на затылок. Зачем она так сильно давит? Белый халат снова подлетел ближе. Сердцевина ануса почувствовала холод стали. У доктора отчего-то дрожали пальцы, он чертыхнулся, но надавил. В нее! Она вскрикнула от боли.
– Не кричите мадемуазель, и не сжимайте так анус, – услышала она позади себя.
– Может, взять троечку? – это был тихий голос ассистентки.
– Нет, нам нужна пятерка…
Людочка снова вскрикнула и напряглась. Наконечник не шел даже с вазелином. Желтые ромбики: один-два-три, а четвертый треснут.
– Расслабьтесь, Людмила Павловна. Не смейте так сжиматься, – его ладонь внезапно ударила ее по ягодицам. Раздалось несколько звонких шлепков, и наконечник влетел в узкий проход.
– А-а-а, – застонала Людмила. – Не-ее-ее-т!
– Это неприятно, мадемуазель, но не смертельно. Теперь я поверну кран, и в вас потечет водичка. Вы должны потерпеть несколько минут, прежде чем Дарья Алексеевна отведет вас на горшок. Старайтесь глубоко дышать.
