Я перечитывала записку, держа у груди собственного ребенка, краем глаза видя розовый, как бутончик, ротик Фрейи, ощущая кожей ее влажное, мягкое, как паутинка, дыхание. И для меня вариантов прочтения не существует. Отец спасал дочь, умолял жить дальше так, чтобы жертва не оказалась напрасной.
Почти десять. Мы постоянно делали остановки. И наконец-то добрались до мельницы. Пришлось долго ждать поезда, пришлось наблюдать, как разговляется Фатима, – зная, что ее душа рвется к родным.
Очередная задержка происходит в Солтене. Звоним Рику, ждем, пока он отвезет предыдущего клиента. Наконец садимся в такси. Фрейя посасывает свои пухлые пальчики, Тея грызет окровавленную кутикулу, Фатима села на переднее сиденье и с ненавистью смотрит в ночь.
Знаю, Фатима и Тея обе сейчас бредут тем же кругом ада, который целый день я полировала своими пятками. Если все правда насчет Кейт – что нам делать? Чем это нам грозит?
Разумеется, потерей работы. Скверно само по себе. Но этим не ограничится. Надо готовиться к тюремному сроку. У меня отнимут Фрейю, у Фатимы – Надию и Самира. Если Кейт действительно убила отца, кто в здравом уме поверит, будто мы не понимали, что делаем?
Пытаюсь представить: вот я в тюремной комнате для свиданий. Оуэн, брезгливо поджавший губы. Испуганные, не узнающие меня глазенки Фрейи.
Тут воображение отказывает – сведения о тюремном распорядке я до сих пор черпала из сериала «Оранжевый – хит сезона». Не могу смириться с мыслью, что скоро у меня появится собственный опыт. Нет, со мной – с нами – такого не случится.
Рик проезжает по проселку, сколько может. Лишь когда колеса начинают пробуксовывать в мокром песке, мы вылезаем из такси, а Рик разворачивается и возвращается на шоссе. С усилием переставляя ноги, бредем к мельнице.
Учащенное сердцебиение стало для меня нормой. Окна мельницы темны – похоже, электричества до сих пор нет. Впрочем, в окне верхнего этажа что-то слабо мерцает. Явно не электрическая лампочка – от нее бы был целый поток света. Наверняка Кейт принесла к себе в комнату масляную лампу, и язычок пламени пляшет, волнуемый тем же сквозняком, который играет шторами.
Ловлю себя на том, что задержала дыхание, готовясь увидеть затопленные мостки. Но нет, прилив только через пару часов, по мосткам идти пока безопасно. Лица Фатимы и Теи выражают одно и то же: если не справимся до прилива, застрянем у Кейт на всю ночь.
Наконец мы у дверей, на уменьшающейся полоске грязного песка.
– Готовы? – шепчет Тея.
Поеживаюсь.
– Я, кажется, нет.
– Надо идти, – говорит Фатима.
Она вскидывает кулачок, стучит. Впервые на моей памяти мы втроем стоим под дверью и ждем, когда же Кейт нас впустит.
– Девочки? Что вы здесь делаете?
На лице Кейт – изумление, однако она сторонится, позволяя нам войти в дом. После серебристых сумерек гостиная кажется угольной ямой.
Источников света всего два. Первый – луна, силами которой поднимаются морские волны. Второй – лампа в руках Кейт. Лицо у нее бледное, совсем как накануне, когда Кейт следила за нами с лестницы. Меня бросает в дрожь.
– Проводку я так и не наладила, – чужим голосом поясняет Кейт. – Сейчас свечи зажгу.
Наблюдаю, как она роется в шкафу. Пальцы на ручке коляски дрожат, а я не сознаю этой дрожи. Неужели мы действительно это сделаем? Обвиним нашу лучшую подругу в убийстве родного отца?
– Можешь уложить Фрейю в спальне, – говорит Кейт.
Собираюсь возразить – мы ненадолго, но вдруг киваю.
Конечно, мы не останемся на ночь; только предъявим обвинение и уйдем, но в любом случае будет сцена, и Фрейе присутствовать незачем.
Убираю из коляски адаптор, шепчу Фатиме:
– Без меня не начинайте. Я быстро.
Фрейя дремлет, пока я несу ее вместе с коляской по скрипучей лестнице, продолжает спать, когда я вхожу в комнату Люка. Осторожно опускаю коляску на пол, оставляю дверь приоткрытой.
С сердцебиением, которое, кажется, способно расшатать всю мельницу, спускаюсь к девочкам.
В гостиной уже горят свечи, кое-как установленные на блюдцах. Сажусь на диван, рядом с Фатимой и Теей. Руки у обеих сцеплены на коленях. Кейт застыла, окаменела.
– Значит, группа поддержки все-таки нагрянула, – произносит Кейт.
Открываю рот – но как начать? Язык сухой, прилип к нёбу, щеки горят от стыда. Чего именно я стыжусь? Может быть, собственной трусости?
– Черт, надо выпить, – бросает Тея.
Несет из серванта бутылку виски, наливает полный стакан. При свете свечей виски кажется черным, как нефть. Тея выпивает его залпом, вытирает рот.
– Айса, будешь? Кейт, тебе налить?
– Буду, – отвечаю я.
Голос чуть дрожит. Может, от алкоголя прекратится дрожь; может, я сумею сделать то, что должна. Тея наполняет мой стакан, я пью, обжигая нёбо, язык, десны, гортань. У нас два варианта развития событий. Первый – мы жестоко заблуждаемся и предаем дружбу, которой без малого двадцать лет. Второй – мы правы. Не знаю, что хуже.
В итоге начинает разговор Фатима. Она встает с дивана, шагает к Кейт, берет ее руки в свои. У Фатимы внутренний стержень тверже стали, просто его за внешней кротостью не сразу разглядишь.
– Кейт, – произносит Фатима – очень тихо, очень осторожно. – Дорогая наша Кейт, мы пришли сюда, чтобы кое о чем тебя спросить. Может быть, ты уже догадалась, о чем именно?
– Нет, не догадалась, – с внезапной досадой отвечает Кейт.
Высвобождается, тянет к себе стул и садится напротив дивана. Теперь полное ощущение, что Кейт – на скамье подсудимых, а мы, три прокурорши, выносим ей приговор.
– Может, все-таки объясните, в чем дело?
– Кейт, – выдавливаю я. В конце концов, это я посеяла подозрения в Фатиме и Тее. Минимум, что я должна сделать, – озвучить их в лицо Кейт. – По дороге на вокзал я встретила Мэри Рен. И она… она рассказала мне о том, что удалось выяснить полиции. Раньше я этого не знала.
Сглатываю. В горле уже привычный колючий ком.
– Она… она сказала…
Очередное глотательное движение. Нет, так не пойдет, это все равно, что пластырь от раны по миллиметру отковыривать. Нужно дернуть сразу, резко. И я это делаю:
– Мэри сказала, что в бутылке, из которой пил Амброуз, были обнаружены следы героина. Сказала, что он умер от оральной передозировки. И что версия о самоубийстве отброшена. Теперь отрабатывают другую версию…
Договорить я не в силах.
С недомолвками расправляется Тея. Она резко поднимает взгляд. От неверного света на лицо ложатся тени – это уже не лицо, а череп – я вздрагиваю.
– Кейт, – Тея идет напролом, – ты убила своего отца, да?
